А. В. Корзун

ОСОБЕННОСТИ   КУЛЬТОВОЙ   АРХИТЕКТУРЫ ИРКУТСКА

Христианство и его ветвь — православие на Руси — вызвали к жизни своеобразный пласт русской культуры — культовую архитектуру, ко­торая являет собой синтез материи и духа. Этот дуализм земного и небесного, материального и идеального соединило в себе культовое зодче­ство.

Если образы жилой архитектуры связаны с теплом домашнего очага, гражданской — с ут­верждением порядка и власти, то образы куль­товой архитектуры стремятся выразить то, что не поддается передаче с позиций умеренности и порядка — чувство, страдание, восторг, веру. Культовая архитектура одновременно соединяла в себе иррациональное и рациональное на­чала. Иррационально само назначение сооруже­ния — служение Богу, рационален процесс ма­териализации духа в сооружение — процесс строительства.

В старину для тех, кто не умел читать и писать, город был единственной понятной и дос­тупной книгой, ориентирующей горожан в раз­личных жизненных ситуациях. В свою очередь церковь стала своего рода «Библией для бедных». Она была единственным доступным для простого народа источником культурных ценностей. Хо­тя церковь и оказывала давление на простого человека, она все же стремилась понять его культуру и быт. Отсюда культовая архитектура как бы одновременно находилась «над челове­ком» и «вместе с человеком». Эта антиномия религиозного искусства нашла яркое выражение в культовом зодчестве Иркутска, как в самом об­разном строе сооружений, так и в их градострои­тельном расположении.

Превосходство духа над материей, высокая культурная значимость храмов в городе подчер­кивалась разнообразными композиционными приемами. В плане города культовые постройки располагались не случайно, а преимущественно закрепляли основные композиционные узлы и оси, делая их видимыми в третьем измерении. Так, хорошо читается в панораме Иркутска сре­доточие культовых построек в ансамбле Тихвин­ской площади — главном ритуальном простран­стве города. Появляются целые доминантные ря­ды вдоль основных транзитных улиц — Байкаль­ского, Московского и Якутского трактов. В мес­тах поворота и пересечения улиц располагались «узловые доминанты». Обычно это были приход­ские церкви с пространственными карманами возле них (Тихвинская, Чудотворская, и др.).

Многочисленные невысокие часовенки не участвовали в формировании общей высотной композиции Иркутска. Этим как бы подчеркива­лось их локальное влияние на небольшой учас­ток городской территории и низшая ступень в иерархии значимости (с точки зрения самого культа).

Гражданские сооружения в образовании си­луэта города, как правило, не участвовали, не конкурируя с объектами культового зодчества. Так, ряд второстепенных градостроительных ан­самблей, не религиозных, менее значимых Для города в идеологическом смысле, как-то: ры­ночная площадь, мелочный базар и др.— вооб­ще не имели архитектурных вертикалей.

Христианство в Сибири во многом продолжало традиции русской культуры и, в частности, язычества в использовании элементов рельефа для постановки храмов. Выражением синте­за природы и градостроительства явилось по­добие расположения композиционных акцентов расположению растительности на элементах рельефа — на берегу и бровках рек, по линии водоразделов. Высотные точки рельефа подчер­кивали Крестовоздвиженская и Входо-Иеруса-лимская церкви. Активное влияние на высотную композицию города оказали акватории рек Ан­гары, Иркута, Иды (Ушаковки), вдоль которых появляется ряд композиционных вех. Устье Ан­гары, извилистое и широкое, превращается в своеобразный проспект города, изгибы трассы которого отмечены вертикалями церквей и ан­самблей; а место впадения в Ангару Иркута и Иды стало мощным композиционным акцентом — сосредоточием вертикалей города. Постановкой храмов отмечался, как правило, каждый поборот и изгиб реки. Таким образом создавался эффект «глубины» силуэта города — его многоплановость. В постановке храмов на рельефе выражена древ­няя русская традиция — слитности построек с природой.

Сегодня культовое зодчество по-прежнему вызывает живой интерес. Его открытые жизни формы близки искусству наших дней, а пред­почтение, отдаваемое экспрессии перед идеаль­ностью канона, безусловно, чем-то созвучно на­шей жизни. И несмотря на то, что цели и соци­альные условия, в которых оно существовало, были иными, культовое зодчество может много­му нас научить, являя собой высокий образец одухотворенности материи.

Высокое культурное значение храмов в об­щей композиции города подчеркивалось также характерным для Иркутска «размерным» и «художественным» контрастами форм доминант и фона. Церкви превосходили по высоте рядовую застройку в четыре раза (при деревянном строи­тельстве) и в пять раз (при каменном). Художе­ственный контраст форм доминант и граждан­ской застройки выражался в том, что все церк­ви были в значительной степени богаче по пластике и декоративному решению, чем жилые и гражданские сооружения. Простому, однообраз­ному силуэту двускатных кровель деревянного жилища противопоставлялись устремленные ввысь вертикали шатровых покрытий и слож­ный абрис барочных завершений храмов, не имеющих в точности одинаковых очертаний.

Прорисовка самих завершений культовых по­строек отличалась уникальностью и художест­венным совершенством. В XVII в. они преиму­щественно были шатровыми и мало чем отлича­лись от северорусского типа, так как Сибирь в это время по своей культуре являлась осколком русского Севера. В XVIII в. особенности завер­шений храмов состояли в пирамидальности об­щего построения силуэта, в контрастности убы­вания ярусов храмового венчания, в ступообразности силуэта, отдаленно напоминающего буд­дийские ступы и пагоды (например, венчание Крестовоздвиженской церкви).

Позднее многие из завершений были пере­строены (например, в Спасской церкЕи и Бого­явленском соборе).

По сравнению с северными городами России, силуэт которых при ровном мягком освещении чаще всего воспринимался контуром, для Ир­кутска характерна художественная манера соч­ного объемно-пластического моделирования вен­чающих частей доминант, с точной светотеневой Фиксацией объемов в пространстве, насыщени­ем их элементами мелкой пластики. Яркость светотеневых контрастов подчеркивала светлая окраска завершений доминант — побелка шатров, а позднее золото куполов.

Идеологическое значение храмов в жизни старого города выражалось с помощью разнообраз­ных художественных приемов, в частности при помощи масштаба. Эстетические переживания не равномерно распределялись внутри городского пространства, а скорее, отмечали иерархию его культовой и социальной значимости. Соответ­ственно и масштаб как специфический архитек­турный прием был ориентирован на создание определенного типа культурного пространства (для государственно-политической, идеологичес­кой деятельности, для частной жизни) и созда­вал «высокий» или «низкий» стиль его оформ­ления с помощью выделения важного элемента в основном за счет его укрупнения по отноше­нию к некоторому распространенному, имеюще­му обыденное значение образцу. Так, нарочито выделялись своими размерами престижные ри­туальные пространства и сооружения Иркут­ска — центральная площадь города (Тихвинская) и новый Кафедральный собор.

Укрупненностью масштаба, его художествен­ной «значительностью» отличались и другие культовые постройки Иркутска. Это достигалось за счет величины основных членений, выражен­ной в массивности барабанов глав, в больших це­лостных плоскостях стен с крупной фактурой поверхности: рельефно-скульптурные компози­ции венчающей части Троицкого собора; непре­рывные рельефные вставки по всей поверхности фасада в сочетании с многоступенчатыми про­филями наличников окон и дверей Крестовозд-виженской церкви и т. д.

Особую роль в создании общего впечатления «значительности» масштаба культовых сооруже­ний играла цветовая гамма стен и куполов. Ши­роко использовались при этом оптические ил­люзии: светлые объемы казались гораздо больше по размеру благодаря темному фону рядовой за­стройки.

Кроме того, культовая архитектура отличалась масштабностью — соизмеримостью с физи­ческими размерами человека. Вообще форма хра­мов во многом реализовала как бы «мирское начало», была доступна для понимания челове­ка считалась не только с его духовными запро­сами, но и с его земными привычками, вкусами и предпочтениями. Поэтому культовое зодчество Иркутска органично соединило в себе черты раз­ных культур народов и народностей, населявших край.

Колонизация края носила относительно мир­ный характер, часть кочевников постепенно при­общалась к оседлости, усваивая русские обычаи и веру. Бурятское население непосредственно участвовало в возведении некоторых православ­ных храмов. Отсюда зародилась тенденция со­единения местного с привнесенным, делалась по­пытка сочетания русской архитектуры с особен­ностями культуры тех, кому она предлагалась. В культовом зодчестве появилась новая форма самовыражения человеческой личности, утверж­далось право народов на самобытность вместо слепого копирования чужих образцов.

В связи с задачей обращения инородцев в но­вую веру семантика форм культовой архитекту­ры в Сибири была сознательно ориентирована на вкусы коренного населения края. Местная интер­претация больших архитектурных стилей пере­плавила в образный язык культовой архитекту­ры многое из того, что существовало до этого времени в христианской, буддийской и ламаист­ской символиках. Определенную смысловую на­грузку, обозначая наиболее общие для местных культур символические понятия, несли элементы орнамента. Так, в бурятской культуре значение отдельных наиболее часто употребляемых эле­ментов геометрического орнамента расшифро­вывается следующим образом: упругие волнооб­разные линии вызывают ассоциации с туго натя­нутым луком, круг — солнце и т. д.

Однако в общем образном звучании право­славных храмов города Иркутска наиболее яр­ко и полно выражена христианская символика. На ней преимущественно основана семантическая наполненность форм венчаний. Так, шатер (за­вершение колокольни Богоявленского собора) из­давна на Руси почитался как символ возвышен­ных и чистых устремлений. Однако в середине XVIII в., в связи с гонением на старообрядчество, шатровые завершения начинают приобретать языческий и еретический оттенок. До Иркутска запрет доходит с большим опозданием, и шат­ровые покрытия долго воспринимаются в их пер­воначальном значении.

В свою очередь купола-луковицы и вся ком­позиция торжественного взлета золоченого многоглавия русских церквей и колоколен также имеет смою смысловую трактовку — в христи­анской символике она трактуется как «Христос и евангелисты», а в антропоморфной интерпре­тации— «Князь и дружина».

В декоративной отделке храмов широко использовались местные сюжеты и символы, мно­гие из которых были навеяны полузабытыми языческими преданиями. Так, например, в много­цветных поливных изразцах Богоявленского со­бора. Бесконечно варьируются мотивы рас­тительного орнамента — вазы с буйным полыха­нием цветов, разного рода травы, растения (по славянским преданиям цветы — символ доброде­телей и песнопений, виноградная лоза — один из распространенных образов рая). В росписи вклю­чались изображения птиц и зверей — борющего­ся льва и единорога, кентавра, двуглавого орла, птицы сирин (на Руси сирин — птица счастья, доброжелательный и светлый знак). Изображе­ние бабра, держащего в зубах соболя, являлось гербом Иркутска и несло дополнительную сим­волику.

Читать дальше