Не успел присесть на
колодину, как услышал далекий звук. Может быть, кровь в ушах застучала? Напрягаю
слух: у-у, да это же собаки лают! Где-то в том направлении, куда идет «мой
соболь». Неужели лайки перехватили его?
И пошел-полетел я тайгой,
то упираясь в дикую чепуру и обходя ее, то вламываясь как зверь в узкие
прогалы, перекрытые дугами согнутых прутьев ольхи, березы, багульника. Ветки
сбивают шапку, коринки и снег сыплются за ворот, спадает лямка рюкзака,
скользят ноги, щиплет соленый пот на расцарапанной щеке.
На берегу смутно и
зыбко, но сознание отметило: уклоняюсь вправо, теряю четкую грань становика,
мчусь по какой-то седловине (березы, лиственницы в толстой коре; ската воды
нет, и потому попадаются островки высокой травы-ржанца). Лай собак стал слышнее
— громкий, с нутряным гудом, мощный лай. Стоп, паря! На пушного зверька лайки
так не голосят. А вдруг обложили берлогу? Спину обдуло холодком, высох пот на
лбу, шапка стала маленькой и поползла на макушку. Куда лечу сломя голову? А
вдруг ОН навстречу? Разламываю стволы и проверяю заряды. Ощупываю нож (подарок
якутских писателей) и топорик, на месте ли? А собаки зовут охотника: скорей,
скорей!
Седловина, горбатясь
взлобками и буграми, наконец всплескивается небольшой гривкой. Под ней, у
самой подошвы, трещат кусты, лопаются валежины, остервенело заходятся лайки.
— Жиган! Гуляш! —
окликаю я собак.
Услышали, и лай перешел
на захлебистый злобный рык. Грохнулось гнилое дерево, донесся костяной щелк,
и мерзлотный топот, и треск чащобы — загудела тайга вдоль скалистой стены
гривы. В просветах мелькнула гордо закинутая голова, осыпался иней с кустов...
и изюбр мощными высокими скачками ушел за гриву.
— У, корова рогатая! —
кричу я от злости и радости и тяжело оседаю в снег.
Надо же! Сколько времени
и сил потерял впустую. Стрелять изюбра я все равно бы не стал, из такой
глухомани никаким танком мясо не вывезешь. Да и есть ли у Николая лицензия на
отстрел?
Осматриваю место:
каменная плита одним концом упирается в скалу, на ней и отбивался рогач от
собак, зажавших его с двух сторон. На скалу не прыгнешь, в зубы собак страшно.
Видимо, мой крик так шуганул зверя, что он перелетел через лаек, сбил гнилую
листвянку и отчаянно, на последнем дыхании вырвал глоток свободы. Снег еще
парил от месива веток, мочи и раскопыченного древесного сора. Измученные лайки
вскоре вернулись, легли и стали обкусывать ледышки на лапах... Ну ладно, не
медведь на мою голову, и то хорошо...
Застегиваю ошейники,
беру собак на поводки, возвращаюсь своим следом. Лайки редко ходили на поводке,
они тянут в разные стороны, путаются, норовят нырнуть то под куст, то под
поперечную лесину. Одна мука, а не ходьба. Кое-как добрался примерно до того
распадка, где можно срезать угол и подсечь след «моего соболя» на другой
стороне чащобы. Опускаю лаек со словами: «Тут, тут! Ищи, ищи!»
Собаки нюхтят воздух,
топчутся вокруг и неохотно идут в нужном направлении. Гляжу на часы: ого, три
часа дня! Хотя солнце еще играет обманно, заливает ярким светом белую тайгу.
Развожу костер, натаиваю
снега в котелке, обедаю.
И снова бесконечные
подъемы и спуски по косматым лапам распадков. Следы колонков, зайцев, беличьи
тропы, козьи притаянные лежки. Кормовой рыск горностая. Над выдувами снега по
гребню — упругая, ровная цепь рысьей ходки. В ольховнике ямки от рябчиков. В
замшелом темном лесу, заросшем болотным багульником, распаханная полоса,
взрытые комья снега — прошла пара сохачей. Тайга дышит, живет, кормится, густо
следит звериными лапами и копытами.
Коротко, с визгом взлаял
Жиган. Бегу, уже уверенно снимая с плеча мелкашку. Узкая, заломленная
деревьями промоина ключа. Небольшая россыпь, может быть, даже не россыпь, а
крупные каменные реш-няки, ямы и провалы меж валунов, корчи упавших листвянок.
Огромный пень, а под ним черный хвост Жигана. Собака залезла с головой в дыру
меж корнями, пыхтит, фыркает, злобно грызет дерево. «Колонка загнала»,—
догадываюсь я.
Обдираю бересту со
старой березы, поджигаю и, оттолкнув Жигана коленом, опускаю дымный факел в
яму. Береста нещадно чадит, дым курится из-под корней, черными струйками
пробивается с другой стороны. Но тихо и пустынно внутри пня. Может быть, надо
обойти пень и посмотреть с другой стороны? Делаю круг и натыкаюсь на свежий
след: колонок проскользнул меж корней и подземной щелью, засыпанной снегом,
прошел метров шесть, спокойно выбрался на поверхность и улизнул от собаки...
|