Вообще-то мороз был не сильный, градусов тридцать-тридцать два, но я никому не желаю мыкаться ночью под открытым, звездно-кремнистым небом. Как долго, чертовски долго наступает рассвет, какой черной и гибельной кажется тайга, каким неразумным, даже стыдно за себя, представляется сибирское лихачество и ухарство — ночевать одному в тайге. Это в сорок-то лет...
— Эх-ма,— сказал бы дед Максима Горького,— Алеша, помалкивай.
И все же я задремал на солнцевосходе — минут десять-пятнадцать — и не услышал шагов Николая. - Ну как, охотник, сбил охотку?
— А ты как так рано?— удивился я.
— Твой костер еще с вечера видел, тут напрямик-то через логотину километр, не больше. Да ночью кто ходит? Поди, ничего не случилось, а?
— А у меня соболь,— стараясь быть солиднее, сообщил я.
— Соболь,— буднично согласился Николай,— это хорошо.
Через час работы я держал в руках черно-искристый, очень нежный и радостный мех настоящего бар-гузинского соболя. Кто охотился, тот поймет меня: ведь не дорогая шкурка, которую сдаст Николай в счет своей лицензии и пойдет она на пушной аукцион, была главной добычей. Что-то в самом себе — радость ли настоящего мужского дела, тайная ли пружина полноты жизни и наслаждения от честной и суровой работы, редкие ли минуты понимания мира природы, охранная сила которого сберегает в нас красоту и добро, исцеляет древней памятью, наполняет юными надеждами,— я не смогу выразить это словами. Это очень личное счастье.
Чем же дорог нам Чикой Светлоструйный, кроме уникальной красоты и экологической бесценности? Двадцатый век — великий реалист, ему подавай конкретные факты, расчеты, аргументы для практического пользования землей и небом, огнем и водой — главными стихиями мироздания...
Давайте задумаемся: один кубометр леса стоит 12—13 рублей, а заготовки кедрового ореха только в Красночикойском коопзверопромхозе приносят в год до двух миллионов рублей. А добыча пушнины, дикого мяса, а сбор голубики, жимолости, смородины, брусники, а грузди, маслята и рыжики, а мед и панты, чага и камедь, огарикус и кабарожья струя — где это есть еще, кроме чикойской тайги???
Сейчас Красночикойский коопзверопромхоз создал 19 промысловых баз для добычи орехов. Построены избушки для жилья, склады и амбары. Прием кедрового ореха ведется прямо на базах. Среднегодовая добыча 400—500 тонн, в лучшие годы до 1300 тонн. К тому же глубоко заблуждаются те, кто высчитывает экономическую выгоду «освоения ресурсов тайги». Пора всерьез довести до общественного сознания нации, что «зффект мнимого изобилия Сибири» губителен для Сибири. Пройдет двадцать-тридцать лет, и последние нетронутые уголки, биосферные заповедники останутся единственными и последними фабриками чистого воздуха и чистой пресной воды. И леса чикойской долины — это не только то, что можно добыть, заготовить и собрать...
О том же кедровом промысле можно написать целую поэму. Дерево это нежное и редкостное. Растет в основном по вершинам хребтов, расстилая корни, как липы, по поверхности. Самый лучший кедрач имеет возраст 150—300 лет. Спрос на кедровый орех настолько велик, что постановлением Совета Министров РСФСР за незаконную добычу установлен штраф —10 рублей за 1 килограмм. Борьба с нарушителями ведется жестокая, с помощью органов милиции, и это очень оздоровило обстановку в кедрачах. Сейчас любой честный человек может приехать в Красный Чикой, заключить договор, и в составе бригады он будет доставлен на участок, определенный егерской службой. Пожалуйста, работай на вольном воздухе весь сентябрь, наслаждайся редкостной красотой тайги, укрепляй свое здоровье (коренные таежники^Чикоя не знают такой болезни, как рак) да просветляй думы под великий шум Спас-Кедры...
Двадцать лет назад известный американский ученый Р. Парсон выпустил на русском языке в издательстве «Прогресс» книгу «Природа предъявляет счет». По его словам, Америка первой из индустриально развитых стран поняла, что губить природу экономически не выгодно. Каким великим и обширным казался Американский континент для первых колонистов! Как безоглядно распахивались земли, вырубались леса, загрязнялись реки первенцами американской индустрии, пока не появились симптомы экологической катастрофы. На горьком опыте американцы убедились, что без охраны природы национальной экономике наносится страшный урон. Началась «переоценка ценностей», теперь символом прогресса считается не автомобиль, нефтевышка или небоскреб, а уголки живой природы, национальные парки. На операцию «чистый воздух» требуется 25 миллионов долларов, «чистая вода»—38 миллионов, а все радикальное оздоровление окружающей среды в США — 350 миллиардов долларов. Так расплачивается Америка за бездумный оптимизм прошлых поколений покорителей природы.
Антикварные книги купить здесь еще больше.; |