В медвежьих лапах
Пересохший, горькополынный октябрь не радовал охотников. В былые годы к этому времени бери коня, навьючивай продукты, снаряжение, капканы и — ходу в тайгу! Там избушку законопатил, там печку заменил, там разведал незамерзающий ключ — гляди и двадцатые числа, открытие сезона. А тут — стоп, запрет на выход в тайгу: осень пересохла до пороховой пыли, пожары в южной Якутии, тягучие шлейфы дыма по северо-востоку Забайкалья,
Безделье, томительное ожидание, пустые осенние дни. В конторе Красночикойского коопзверопромхоза хлопнут двери, выйдут два-три охотника на улицу, закурят, махнут на все рукой — пошли расстроенные по домам. Ну ладно, согласны: любителей надо попридержать дома, тайга сохранней будет. Но штатных-то зачем держать? Надо бы разрешить им выдачу оружия, боеприпасов, оформить документы, начать завоз на зимовья. Уж соболь выкунился, поспела красная пушнина, белка выходная! Штатный промысловик он же не враг себе, он первый и самый рьяный защитник и хранитель таежных угодий. Он себя не пощадит — не будет разводить костер в пожароопасный период, погрызет корку хлеба, запьет холодной водой из ключа, покурит, пряча сигаретку в рукав, и пойдет зорким сторожем по своим увалам да кедровым гривам...
Вот и Евгения Кожемякина, героя моего повествования, разве можно было держать в Красном Чикое, когда перед глазами шумел Хилкочен или Хазарка, мышковал колонок по Матюге, ходил соболь через Большой Селезень, а изюбры ископытили весь увал на Косах, заломали молод у самой Стрелки! Эхма!
Наконец-то на исходе октября все разрешилось. С напарником Юрием Ивановым они завьючили Бурку, Савраску и Рыжку. Кони добрые, крепко кованные, на буреломных тропах выезженные. Всхрапнут, продувая ноздри, аж морозная пыль летит над вьюками. Что и говорить — радостно, а чикояне сказали бы «браво, паря»,— открывать сезон. Воздух в хребтах не просто чистый — остро-голубой, гольцы серебрятся, сосны и кедрачи веселят-зеленят черные листвяки, бесятся на пробе голоса лайки, а ноги охотника готовы отмахать и 40, и 50 километров за день — любо промысловику наглядеться, надышаться, наслушаться тайгой.
План промысла Евгений Кожемякин помнил хорошо: три медведя, два сохатых, два изюбря, девять кабарожьих струй, двадцать соболей, пятьдесят белок. Если фарт будет, если погода установится, если собаки не собьют ноги, если белка не уйдет, если бабка Гурчиха в окошко не зыркала, когда уходили из дома, если... (еще много чего), то до конца сезона будут и медведи, и соболи, и белки. И никто не провалится в полынью, и собака не сорвется с отстоя, как в прошлом году, и росомаха не разорит ловушки, и волки не заманят ни Верного, ни Шарика... (По данным Красно-Чикойского коопзверопромхоза, на соболином промысле охотники особенно суеверны, они никогда не называют своими именами ворону, кошку и женщину, а зовут их верховая, запечница, шелуха. На Мензе суеверными словами считаются конь, корова и петух, их именуют долгохвост, мыкуша, голоног.)
Заходили на зимовье два дня — вьюки тяжелйе, осадистые, одного хлеба восемьдесят буханок, сахар, мука, соль, крупы, яичный порошок, консервы, боеприпасы, одежда, обувь — на целый сезон ружейного и капканного промысла, причем, как договорились, без выхода домой на Новый год.
Местность, где расположен участок Кожемякина и Иванова, довольно веселая, резко пересеченная острыми гривками, ключами и ключиками, ямками и взлобками, есть задебренные крутяки и пологие гари, лиственничные залавки с примесью березы, небольшие россыпи и знаменитые забайкальские чепурыжники: ольха с багульником, да в наклон, да чертовым хвостом накручена — чепура-а такая, какой врагу не пожелаешь: глаза выдергивает, полосует щеки, нос на бровь вздрючивает, одежду в мелкие лоскутки, как злая портниха, кроит...
Развьючились на Хазарке, и Иванов пошел выводить лошадей, а Евгений занялся разведкой. Да, год не предвещал легкой охоты, недаром деды-хитрованы толковали про какие-то три звезды, которые якобы встали в одну линию, от этого, мол, не будет фарта нынче. Ну, звезды звездами, а Евгений надеялся на свой опыт, зоркий глаз, на чутье и слух, а там видно будет.
Ветер установился северо-западный, но какой-то нервный: порывы воздуха завихрялись в распадках, спружинивали и как бы давали отдачу. Идешь навстречу, скрытно от зверя, а вдруг запарусила одежонка сзади, понесся запах от человека вперед, пугая и разгоняя все, что пугается и разбегается... И еще теплынь небывалая, снег в сиверах раскис, а на солнопеках вообще черным-черно, след теряется. При таком тепле бесполезно ловушки начинять — колонок если подойдет, то презрительно потопчется около, оставит веревочку помета — вот, мол, на твой авторитет, товарищ охотник!
|