Надежды на обетованный
край пришлось оставить, сибиряк поневоле удалился в себя и воздвиг там крепость,
куда постороннему достучаться было не просто: хозяин на десять раз проверит,
что за гость к нему идет и что несет, пока откроет и впустит. Отсюда и случающиеся
в сибиряке чаще, чем в другом человеке, скрытность, недоверчивость и
приглядчивость, которые так или иначе донеслись и до нас и за которые не
следует его сурово судить: попробовали бы вы продержаться тут, среди густого
людского беззакония, происходящего от положения Сибири как края выправления и
высылки и с самого начала отданного в распоряжение произвола,— попробовали бы
вы тут продержаться долго с открытой всем и всякому душой! Но отсюда же и
другая, не худшая, очевидно, сторона характера — сосредоточенность,
выказывающая достоинство и пристальное внимание ко всему, что происходит
вокруг.
Сибиряк никогда не уходит
в себя настолько, чтобы быть лишь в себе; взгляда живей и острей, чем у него,
еще поискать, смекалистый ум постоянно старался добраться до первопричины и
сути, выбирая наиболее короткие пути и руководствуясь двумя основными
вопросами: как это сделано? и зачем это существует? пытаясь со свойственной ему
практичностью подставлять их даже туда, куда они не подходят.
Не слишком склонный к
абстрактным размышлениям, он тем не менее сосредоточен был на жизни шире, чем
она включала его, и, оглядывая видимый мир, перебирая доступные памяти годы,
склонен был судить себя родовым судом, позволявшим видеть дальше и помнить
больше. В этом смысле положение русского сибиряка можно назвать выгодным: за
его плечами не стояла тьма веков, он мог еще дотянуться до первопроходца,
занесшего сюда его фамилию, и, находясь там же, что и тот, легко представить
его начальные труды и мысли. Без самоуглубленности подобные вещи человеку недоступны.
Нет-нет да и вспоминаю я
«философию» одного старика, деда Егора из моей родной деревни, стоявшей тогда
еще на берегу Ангары, но уже собиравшейся съезжать: ниже по реке строилась
Братская ГЭС, которая и сколупнула одним махом все старые поселения.
Готовящимся переездом и была вызвана не то чтобы тоскливая, но и без бодрости,
с заглядом в смерть, «философия» деда Егора. Наведываясь к отцу-матери из
города только по летам, я перешел на положение лишь наполовину своего для
деревни и уже одним этим располагал к отвлеченным откровениям, потому что среди
своих не очень принято вести подобные разговоры. Озаренные закатом, под которым
ласкалась Ангара, мы сидели на бревеш-ках на берегу, и дед Егор сказал:
— Кому-то ведь надо
было, чтоб это было.— Он неопределенно кивнул перед собой — перед нами расстилалась
редкостная по красоте картина: кто помнит прежнюю Ангару, тот подтвердит.—
Кому-то надо было, чтоб был я... А? Ладно, я скоро помру, при-ДУт другие. И
здесь все сделается по-другому. А все ж таки я захватил, на что мой родитель
любовался.— И добавил — эти слова врезались в мою память отчетливо:— Я, хошь
знать, никогда свою землю не забижал.
Святая простота: как он
мог ее обидеть,— он, истинный труженик и радетель, ставший теперь уже частью
этой земли и добавивший ей немалую долю человеческого тепла. Однако, по его
представлениям, мог. Хотя бы дурным чувством мог, но не позволял себе чувства,
оскорбившего бы труды и могилы отцов, когда-то сделанный ими выбор из огромной
череды широких просторов и далей расчать новую родину именно в этом месте.
Подобно тому, как центр жизни перемещается в «я» каждого из нас, центр
вселенной перемещается в нашу «малую» родину, и ничего плохого в таком
эгоцентризме, или как вы там его ни обзовите,— ничего плохого в нем нет.
Чувство сибиряка к отцовскому краю не могу сказать острей, чем в жителе
коренной России, но, бес-сомненно, свежей, более наполнено собой, как бы более
материально и участливо; в нем, помимо ощущений, есть сила определенности и
заинтересованности. Этому способствовали и малолюдность, заставляющая вдвойне
и втройне ценить в себе работника, и сам величавый и гордый дух этой
размашистой земли, которая, казалось, и приготовлена была, чтобы принять в себя
человека не случайного, а каким-то образом отборного, в чем-то должного ей
соответствовать.
Соответствие сибиряка
Сибири — вопрос отдельный, оно, похоже, только еще подготовлялось, человеческая
природа неосознанно искала пути стать вровень со; спокойным могуществом
приютившей ее страны, а у Сибири, надо полагать, не хватило времени, чтобы
устроить на свой манер своего жителя, когда появилась новая сила — техника,
стремительно возвысившая человека и тем самым невольно нарушившая их
естественные связи.
|