Курба уходит все дальше,
все выше в горы. Прекрасные леса растут на ее берегах, на длинных и коротких,
пологих и крутых склонах. Нет им конца и края. Сосны — на дресвяных и песчаных
мысах, лиственница — на щебнистых, влажных склонах, кедры — на мшистых гривах.
Все заселено разным зверем и птицей: в лесах сосновых козуля, изюбр, медведь,
волк, барсук, глухарь, рябчик, в лиственничных — козуля, изюбр, лось, кабан,
заяц, другая мелочь, медведь, волк, рысь, росомаха, птица разная, в кедровых—
все это и еще многие другие.
На самой реке, что ни
старица, заводь тихая иль озерко в долине — утки, кулики многие. По берегам
реки узкими лентами заливные в половодье лужайки. Сюда с окрестных гор
спускаются на кормежку изюбры, козули, медведи. Снегов, дождей, тепла и ветра
— не по дурному, как в иных местах, умеренно. Лишь морозы сильные. Богатый
край, как и вся светлая, просторная Сибирь!
Село свое — Унэгытэй,
по-бурятски лисье место — семейские переселенцы поставили умно, рационально,
как теперь мы скажем. К первым домам, построенным из сосен, иногда лиственницы,
на высокой древней террасе Курбы, в нитку сверху и снизу по течению приставлялись
все новые и новые усадьбы. Образовалась одна улица длиною в семь километров.
Унэгытэй поставило всего несколько фамилий: Спиридоновы, Устиновы, Пахомовы,
Шурыгины, Потемкины. Позже с северного конца к селу стали пристраиваться
«карымы», потомки от смешанных русско-бурятских браков, случавшихся, видимо, до
прихода в эти края семей-ских. Смешанные эти браки дала какая-то другая,, более
ранняя волна русских переселенцев, которые заселяли прежде всего байкальские
побережья. Работавшая в 1908—1914 годах почвенно-ботаническая экспедиция
Переселенческого управления видела Унэгытэй уже большим селом.
Для пашни сама долина
Курбы подходила не очень. Земля не богатая, песчаная, галька речная. Пахать
прежде всего начали распадки по ключам и так называемые сивера. Это были лесные
поляны или участки редколесья на склонах северных направлений, они более
увлажнены. В любом случае сивер надо было раскорчевать. Сивера светлыми пятнами
лежали на склонах гор, они назывались по фамилии владельца. Помню, батя
показал мне однажды бывший Усти-новский сивер, рядом, через распадок, зарастал
десятки лет тоже не паханный Шурыгинский сивер.
Когда возникло селение
Унэгытэй, не восстановишь теперь, пожалуй, но вот наш — отцовский дом, стоящий
в самой середине семикилометровой улицы, был поставлен в 1887 году. Прапрадед
мой по линии) отца — Кондратий поселился в Унэгытэе еще в 18-м веке. И это были
не просто дома,— усадьбы с многими надворными постройками: завозня, в которой
обязателен погреб со льдом, амбар с двумя отделениями, сарай, сеновал, скотный
двор, баня, журавлиный колодец и далее по ширине усадьбы — огород соток 60—
80. Во всех постройках, кроме сарая, обязательны полы, как в доме, крыты же они
были обычно пластами из лиственничной коры. Сараи и сеновалы имели только
крышу, там кроме сена располагался разный инвентарь, дрова, стоял верстак. На
скотном дворе самым замечательным сооружением была камяга — огромное корыто
скот поить. Камяга выдалбливалась из целого соснового бревна толщиною до
полуметра при длине до трех метров. Внушительное сооружение, в него вмещалось
ведер пятьдесят и больше воды, чтоб зараз напоить весь скот: коров, овец и лошадей,
еще— свиней. У семейского хозяина всего этого было в достатке. Кроме того,
обязательны были куры, прочей птицы раньше не держали. Толстую, ленивую бабу
в Унэгытэе называли камягой.
|