С целью, по мнению
уставщика, сохранения своего здорового, трудолюбивого, грамотного во взаимоотношениях
с природой народа-долгожителя семейским запрещались смешанные браки. Жену
лучше всего брать было в соседнем, желательно отдаленном, семейском селе. С
этой же целью категорически запрещалось курить и употреблять алкоголь. Но эти
установления интенсивно размывались уже на моей памяти. Однако долгое время
держался архаичный по современным понятиям обычай: к праздникам подметали даже
участок улицы напротив дома. Появившиеся автомобили уничтожили этот обычай.
Хоронили староверы не в
гробах. В ближайшем бору, где и столетние сосны — молодежь, выбиралось прямослойное,
толстое дерево. От него отрезали «сутунок» должной длины и поперечника,
привозили во двор к усопшему. Здесь сутунок обтесывали, затем при помощи
топоров и деревянных клиньев раскалывали с расчетом вытесать и выдолбить
крышку и место для покойника. Все это вместе называлось домовиной. Хоронили,
значит, в домовинах. Выдолбить домовину — работа двум мужикам почти на день.
Делалась она не спеша, достойно, всячески демонстрировалась обстоятельность как
уважение к покойнику. Уважались не чины, должности — их не было, а толковость,
деловитость, старость, честная жизнь — не меркнущие во все века и у всех
народов человеческие добродетели.
Пашня была главным
занятием семейских, но: многие мужики всерьез занимались охотой, рыбачили.
Зверя и рыбы было множество, но добывали их только управившись с пашней,
огородами. Летом рыбачили на реке только ребята и старики — удочкой ловили
ха-рюза, ленка, чебака (похож на сорожку). Самая благородная добыча — пудовый
таймень, были и крупнее Налимов, а осенью и другую рыбу, как я уже говорил,
кололи острогой. Изредка завозили невод. Сетями редко кто пользовался. И то —
только в старицах.
В сороковые годы
появился грозный враг рыбы, ее нерестилищ, берегов реки, протоков, всего живого
на реке — лесосплав. Но тогда, в моем детстве, в плывущих по реке бревнах еще
не виделось всего этого. Мы катались на них: убежишь за село километра на три,
сцепишь ногами пару плывущих бревен («скля-чишь», так мы называли) и,
отталкиваясь от берегов длинной палкой, едешь на них до дома. На бревнах
сплывали вниз и змеи. Бывало, на одном конце ты, а на другом змея, влезла на
ходу из воды, тоже едет.
После шестого класса мы
помогали сплавщикам гнать этот лес. Нам выдавали на лето багор и каждое утро отвозили
на телеге (после 8—9 классов — на автомашине) далеко вверх по реке. Вдвоем с
товарищем мы туда по утрам просто бегали, километров по десять. Мы разбирали
заломы, скатывали к воде бревна, далеко унесенные на берега наводнением. Домой
после рабочего дня ехали на бревнах, некоторые из нас умели плыть на одном,
стоя, что было очень не просто.
Лес рубили много выше по
долине Курбы, и как-то не думалось, что скоро оголятся и наши чудесные зеленые
сопочки по Ангиру, Шибирочке, Сантеихе. С каждым летом леса по Курбе стали сплавлять
все больше. Для того чтобы направить лес в одно русло, протоки перегородили
дамбами. Эти чудовищные, нелепые, уродливые в простом естестве природы сооружения
из деревянных козлов, заваленных камнем, неисчислимым множеством нарубленного
ивняка, стоящие у истоков многочисленных проток, должны были направлять поток
бревен, когда выше по течению разбирали очередной залом. Стремительно несущиеся
бревна и возмущенные затором потоки воды то и дело пробивали эти дамбы и
прорывались в хиреющие протоки. Бревна, вдавленные в глинистые берега, полузамытые,
гнили там многие годы. А случавшийся паводок далеко уносил их от реки. Всю
зиму дамбы восстанавливали, новые строили, их развалины видны и поныне. Для
нас, ребят — добытчиков налимов, дамбы были привлекательны тем, что в них
пряталось много этой рыбы. После прохождения «хвоста»—конца сплава леса,— как
посветлеет вода, мы лазили по скользким дамбам, выпугивая и добывая острогой налимов.
Давно прекращен
лесосплав, давно просветлели скудные теперь воды Курбы, но сеть многочисленных
и живых, и мертвых ныне протоков с догнивающими, замытыми в берегах бревнами
осталась неожиданным, черным памятником лесосплаву. Дамбы, а особенно лесосплав
выполнили и дальнее, не сиюминутное, еще одно свое назначение. Разбив реку,
образовали множество бесплодных островков. Исчезли и богатейшие заросли ивы,
«держащей» когда-то берега, дающей приют и корм многочисленным птицам. Я помню,
как на зиму сюда слетали с далеких гольцов даже белые куропатки, даже —очень
редко — полярные совы, чем можно несказанно удивить современную унэгытэйскую молодежь.
Зимой, в сильные морозы, в ивняках спасались слетавшиеся со всех окрестных
полей серые куропатки. А однажды я видел даже зимующего перепела.
|