Следующая наша
остановка— Нижнеилимск. Ровное бурьянное поле — трудно поверить, что здесь недавно
стояли пятьсот домов. Сейчас осталось пять, в одном из них, бывшей конторе
знаменитого купца Черных, помещается нечто вроде гостиницы и телефонной
станции, за допотопным аппаратом сидит старик-телефонист. «Иван Калинович
Ступин, пятьдесят лет здесь в школе проработал, все историю собирал,—
рассказывает он,— а теперь вот из Новой Игирмы, куда переселили, приехал,
хотел напоследок свою улицу, свой дом найти — и не мог,— старик слабо смеется
этому неудивительному обстоятельству.— А летчики тоже не узнают, сверху,
говорят, если глядеть — будто бомбежка была...»
Встречаем Анатолия
Степановича Бубнова, местного старожила и начальника отдела райисполкома по
подготовке водохранилища, получаем у него общую информацию. Вынести (это
официальный термин, а попросту — сжечь надо всего 1680 частных строений, из
них сами владельцы перевезли 160, пытались это сделать и в организованном
порядке, но не осилили — ремстройучасток Железногорский разобрал и перевез 11
домов, а собрал еле-еле только четыре. Под воду уходит пятнадцать школ, увезли
три — из Корсу-ково, Качино и Прокопьево. Перенесли могилы пяти илимских
партизан, целиком два кладбища — илимское и игирминское, а всего их было
двадцать четыре. Специальные бригады очистили их, так полагается — спиливали
кресты, деревянные оградки и тумбочки. Потом сжигали.
Мы спрашиваем у Анатолия
Степановича, сколько вывезли памятников старины. «Точных данных у меня нет,—
отвечает,— но в шестьдесят седьмом году в районе работала экспедиция, отмечали
старинные дома бирками, многие отметили, а вывезли, пожалуй, с десяток... Да,
теперь вряд ли успевают,— через неделю зону принимает государственная комиссия,
нужно, чтобы все чисто было...»
Мы спрашиваем о пашне,
других угодьях. Анатолий Степанович говорит, что под воду уйдет тридцать тысяч
гектаров старых сельхозугодий, вместо них, согласно разным коэффициентам, надо
было получить восемнадцать тысяч новых. Но набрали только четырнадцать с
половиной — где тут взять, кругом тайга... А земля, которая уходит, ясное дело,
неплохая, не зря ж ее крестьяне давным-давно выбрали...
Начав говорить о земле,
Анатолий Степанович вроде бы даже меняется, становится как-то менее официальным
и более уверенным — он родился и вырос здесь, в старинной, почти трехсотлетней
деревне Бубнове, раньше был землемером — все исходил, все изъездил, все видел.
«В Березняках гектаров пятьсот старой пашни остается,— продолжает он,— и место
там сухое, чистое, красивое, у реки — туда все стремятся, даже строители
совхозные... А в «Рудногорском» и «Коршуновском», думаю, с рабочей силой у нас
неважно будет... Конечно, что и говорить — новые места с прежними не сравнишь.
Я вот здесь, в Нижне-илимске, долго работал — в выходной утром сядешь в лодку
всей семьей и поплыл — тихо, красиво и воздух такой — никакого курорта не
надо, отдыхаешь, и рыба есть... Как началось переселение — процентов шестьдесят
народу разбежалось... Правда, и раньше уезжали — зятья, например. Деревня внизу
— совсем опустела, но не так, конечно, быстро все было, не сразу, как
сейчас...»
Анатолий Степанович
помогает нам добраться до Игнатьеве Там убирают хлеб и картошку и жгут избы.
Дальше...
Дальше, признаться, мы
бежали. Можно было,, конечно, доехать до Романово, Прокопьево, Илимска, но
зачем? Чтобы увидеть и услышать то же самое... И мы бежали. От брошенных
деревень, заросших лебедой и крапивой, от огня и сизого дыма, охвативших
берега древнего Илима, от невеселых рассказов людей, поднятых с обжитых,
хлебных мест, где сотни лет жили и умирали их отцы, деды, прадеды, те самые
пашенные крестьяне, которые одни были «истинными завоевателями Сибири».
На попутной машине мы
промчались сквозь многие деревни сто пятьдесят километров до
Железногорска-Илимского, где поздним дождливым вечером сели в поезд, который
привез нас в Братск.
|