Автор: Вера Куклина
Знакомство с Катангой я могу отсчитывать со своей командировки туда в июне 2006 г. До этого она была для меня не более чем отдаленным местом на карте области, причем самым северным. Если посмотреть на карту Иркутской области, то она напоминает голову зайца, а Катанга — его длинное ухо. Очень длинное — район вытянут вдоль реки Нижней Тунгуски, которая раньше именовалась Катангой. В письме друзьям я писала о том, что уезжаю на край света, где нет даже Интернета и сотовой связи, одни медведи. Конечно же, это стереотипы, но они существенны даже для профессионального географа, имеющего представление о природных и экономических характеристиках района. Если в двух словах, то это северная территория, расположенная почти на тех же широтах, что и Санкт-Петербург, летом такие же белые ночи, но зимой из-за высокой континентальности климата морозы достигают — 60 С, причем начало зимы можно отметить уже в октябре, а заканчивается зима иногда даже в мае.
В своей работе я пыталась понять социальную жизнь района. Это невозможно почерпнуть из книг или чужих рассказов. Только лично побывав там, поговорив с людьми, увидев собственными глазами, можно сделать какие-то выводы. Но и эти выводы будут ограничены опытом исследователя, его определенными ценностями и социальным опытом. Отстраниться от жителей района мне, как исследователю, было легко — весь их образ жизни оказался далеким от меня: практики, используемые здесь в повседневности, для социального пространства, в котором я живу, являются экстремальными видами развлечений, а способы легитимации собственного поведения идут вразрез с моими ценностями. Сложнее было попытаться ощутить себя на месте жителя района, чтобы понять логику его действий,
При изучении этого края основные вопросы возникают о доступности для местных жителей каких-либо социальных благ. В статье я попытаюсь ответить на эти вопросы, возможно, они, актуальны не только для Катанги, но и для многих других территорий нашего региона. На суд читателя я привожу свои наблюдения, подкрепленные материалами интервью с местными жителями, публикаций в СМИ, статистики. Полевое исследование проводилось в течение 10 дней, в рамках которых автору удалось с экспедицией от Института географии СО РАН и «Байкальской экологической волны» посетить поселения Ербогачён, Оськино, Ерёма, Преображенка, Непа, Хамакар. Хотелось бы от души поблагодарить всех жителей района и организаторов экспедиции, обеспечивших меня возможностью познакомиться с этим удивительным краем.
Путь по Катанге
Площадь Катанге кого района — 139 тыс. км , т. е. около 1 /5 части всей территории Иркутской области.
Во время нашей экспедиции мы перемещались преимущественно по Нижней Тунгуске, около трех суток занял путь до деревни Непы. Предполагалось, что мы доберемся до более южного поселения Токма, но уровень воды оказался так низок, что двигаться далее Непы было возможно только на лодках—водометах. Мы же шли на двух моторных трехместных лодках. Так и не достигнув южной точки назначения, из Непы мы на вертолете вернулись в Ербогачён. Но и этого пути было достаточно, чтобы осмыслить те огромные расстояния, которые отделяют не только Катангу, но и поселения внутри нее.
Летом лодки являются основным видом транспорта. Без мотора лодки уже почти не используются. Как в городах друг друга некоторые узнают по машинам, так в Катанге — по моторам. Развлечение молодых людей в Оськино — посидеть на берегу, наблюдая за проплывающими по реке лодками и баржами. На нашем пути мы также неоднократно встречались с баржами коммерсантов, они представляли собой две или более лодок, соединенных между собой брусьями, которые затем тянулись за лодками и вмещали основной груз.
Остановки в дороге приходились если не на поселения, то на зимовья, являющиеся неотъемлемой частью жизненного пространства района. Все зимовья поражали опрятностью; нам объясняли, что каждое из них имеет своего хозяина, охотничьи угодья которого находятся рядом, но обыденной практикой является их посещение путниками, главное — оставить после себя зимовье в том же состоянии, что и до прихода. Нашими проводниками стали местные жители — мужчины в возрасте 50-60 лет. Их помощь оказалась неоценимой как в знакомстве с историей района, так и с его жителями. К сожалению, остановки в поселениях были непродолжительными, удавалось поговорить лишь с двумя-тремя людьми в каждом, конечно же, не под диктофон. В одном из зимовий мы застали жителей соседнего села, приехавших порыбачить на две недели.
Первое знакомство позволило нам по возвращении в Ербогачён сформулировать собственные гипотезы о жизни района. Затем они проверялись или опровергались в беседах с жителями Ербогачёна, порой переселившимися из тех самых поселений, которые мы посетили. Впечатления дополнились еще одной поездкой — в село Катангского района Хамакар, расположенное уже вниз по течению Нижней Тунгуски, севернее Ербогачёна. В этой поездке моей проводницей стала специалист по делам коренных малочисленных народов севера Катангского района.
«Только самолетом можно долететь»
В первую очередь при посещении района вопросы возникают о транспортной доступности. В настоящее время транспортное сообщение с Катангой, которым мы и воспользовались, — это перелет на маленьком самолете (Ан-24), где многие пассажиры оказались знакомы друг с другом, завершающийся на глиняном поле, служащем аэродромом. В день нашего прилета накрапывал дождь, если бы он шел на 3-4 дня дольше, то приземлиться было бы невозможно. При путешествии по реке и на вертолете территория района казалась больше похожей на тундру, чем на тайгу, — пятнышками болота, озера, низкие редкие деревья. Проведение дороги по такой заболоченной местности требует огромных затрат.
Еще сложнее добраться до других катангских поселений. Можно неделями ждать попутного транспорта, чтобы доехать до ближайшего населенного пункта. Вертолет летает в лучшем случае два раза в месяц. Приезжих шокирует, когда летчики идут на превышение норм загрузки вертолета, пытаясь вместить всех желающих. Для местных это такой же вид транспорта, как какой-нибудь рейсовый автобус. Летом два раза в месяц, в остальное время — один раз в месяц, летает вертолет из Киренска. Один рейс: Токма - Ика - Бур - Непа, другой: Непа - Преображенка - Ерёма - Ербогачён. Несмотря на значительные дотации на транспортные перевозки, минимальная стоимость билета от Ерёмы до Ербогачёна — 500 руб, от Непы до Ербогачёна — 1250 руб., для многих жителей даже такая «стоимость авиабилетов сегодня настолько высока, что не каждый человек имеет возможность даже прилететь в больницу для того, чтобы получить более-менее квалифицированную помощь. Поскольку там, в той же Токме, легче долететь до Киренска, чем до райцентра, — расстояние намного больше, и стоимость билета такая дорогая... а если бы это не дотировалось, было бы еще в 3-4 раза дороже» (глава администрации).
Некоторые охотники предпочитают даже пройти пешком десятки километров, чтобы посетить районный центр по каким-либо хозяйственным нуждам. Серьезнее ситуация, когда необходима медицинская помощь — в случаях острой необходимости вызывают вертолет из Киренска, который не всегда может прилететь вовремя.
Транспортные затраты
Высокие транспортные затраты сказываются на стоимости всех товаров, завозимых из центральных районов области. Бензин стоил 20 руб., когда в Иркутске его цена была около 18 руб. Он завозится зимником или баржами по воде, при высоком ее уровне. В основном его используют в качестве топлива для моторных лодок и снегоходов.
Бензин — одна из основных статей расхода для местных жителей, наряду с продуктами питания. Для моторных лодок в среднем расход бензина — 1 л на 2, 5 км, при высоком уровне воды литра бензина может хватить на 4 км. Более удобные для охоты угодья расположены ближе к рекам, поскольку охотники добираются до них на моторных лодках. Машины оказываются востребованными только зимой - для езды по зимникам. Но и тогда предпочтительнее поездки на снегоходах «Буран». В настоящее время основной груз коммерсанты везут по реке - это в три раза дешевле, чем авиаперевозки. Часть бензина закупают в Киренске, на нефтеперерабатывающем производстве, но, по мнению жителей села Преобра-женка, там он очень низкого качества Перспективы строительства нефтеперерабатывающего завода связывают со сроками пребывания мэров:
— А что, собирались нефтеперерабатывающий завод поставить?
— Было такое. Это было еще при первом мэре. Там уже было все почти завезено... осталось только построить и собрать. Потом, когда пришел другой мэр, ему стало это не нужно, да и заниматься неохота этим было да боязно - вот и растащили. Такой завод есть нефтеперерабатывающий в Маркове Ну, привозят сюда, ну сами понимаете, это некондиционный бензин. Он в 2 раза, даже в 3 раза дешевле обычного. То есть такого простого сейчас бензина, нормального, хорошего, кондиционного, бензин у нас стоит 20 рублей за литр. Но у нас больше идет мерка по бочкам, бочка 200 литров, то есть бочка стоит 4000. Некондиционный, конденсат привозят — он 1500 стоит бочка. Ну если на периферию — там 2000. Соответственно, если на периферию завозят такой бензин, тоже дороже, за доставку берут. Там по 5000 бочка, а так — 2000 бочка. Вроде дешевле, но скупой платит дважды. А вот на такой, на лодочно-моторные, на бензопилы — на них неплохо. Ну и на «Буранах» ездят — в Хамакаре, по-моему, все ездят на конденсате. В Наканах — на конденсате. Как говорится, нету ничего — и этому рады.
Следствием подобной оторванности от внешнего мира является ограниченность в возможностях для самореализации его жителей. Доступ в Интернет есть только в Ербогачёне, но и там — всего три выделенные линии, в рабочее время работать почти невозможно. Для желающих заняться предпринимательской деятельностью также порой непреодолимой проблемой являются проблемы коммуникаций: «У нас была своя налоговая, потом стала налоговая в Киренске, теперь налоговая у нас есть, вот такой вот отдельчик (показывает, какой), но он не имеет ни печати, ни юридического лица, ни юридического адреса — ничего. Просто там два представителя сидят и работают. А все остальное, все поступления идут именно в Усть-Кут, из Усть-Кута потом, не знаем, дойдут они до нас, не дойдут.
— А эти индивидуальные предприниматели, они что, все ездят туда, в Усть-Кут?
— Все ездят туда. Вот это сегодня такая вот ситуация складывается с маленькими районами с маленькой численностью, и еще усугубляется все это нашей отдаленностью. Но если вот так уж говорить не про Верхнюю Чону, сегодня мы практически имеем прямую связь только с Иркутском. Для того чтобы приехать в Усть-Кут, нам нужно прилететь сначала в Иркутск, потом из Иркутска лететь в Усть-Кут. Точно таким же образом в Киренск: сначала нужно прилететь в Иркутск, затем из Иркутска доехать до Киренска» (глава администрации).
Другое важное следствие больших расстояний — отсутствие линий электропередач между поселениями, каждое из них обеспечено автономной маломощной электростанцией. Топливо для электростанций раньше доставлялось централизованно, теперь каждое муниципальное образование вынуждено самостоятельно решать проблемы с электроэнергией. Чтобы как-то сэкономить энергию, в летнее время электростанции во всех поселениях, кроме Ербогачёна, работают лишь по нескольку часов в сутки. В качестве топлива нередко используют нефть — местный ресурс, цену которого жители пока еще четко не.определили.
Традиции природопользования
Частично ответ на вопрос о возможностях выживания людей в таких сложных условиях может дать представление о жизни эвенков, заселявших эту территории до ее промышленного освоения. Этнографы, изучающие культуру эвенков, подчеркивают ее высокую экофильность — соотнесенность человеческого существования с природными законами. И сейчас традиционное природопользование воспринимают в качестве альтернативы производственному природопользованию..
Элементы этого традиционного природопользования остаются все такими же актуальными. Испытанием для меня были тучи комаров, возникавшие на реке сразу же, как только наша лодка замедляла свое движение. В поселках их количество было меньше, но ненамного. Сколько бы репеллентов ни занозили коммерсанты в местные магазины, их оказывается недостаточно. Я смогла по достоинству оценить гостеприимство хозяев, у которых мне довелось остаться на ночлег в Хамакаре, когда над моей кроватью натянули полог из марлевой ткани (антикомариные средства закончились). Днем возле каждого дома я увидела дымокуры. Летом у кочевых эвенков одно из основных занятий — уход за оленями, которые страдают от комаров и гнуса. В поисках лучших кормовых угодий для оленей и пушнины эвенки кочевали на расстояния до 200 километров. Границы таких кочевий определить практически невозможно, но каким-то образом они сосуществовали, не пересекаясь с границами соседних кочевников.
«Раньше у нас угодья были до самого Ербогачёна, но леса вблизи поселка сгорели, и нам стало нечем кормить оленей, мы перебрались на север. Теперь на тех угодьях местные охотятся, их перераспределили на конкурсе, — говорит Елена. — Родовые угодья, они вроде родовыми уже не являются. Они теперь общинам принадлежат, члены которых и не знают, что такое лесная жизнь».
Особенности сельского уклада могут быть выражены в нескольких штрихах: красные флажки на заборе показывают, кому нужна вода. Воду развозит водовозка 2 раза в неделю. Деньги за воду (14 руб. — бочка) кладут в жестяную банку, прикрепленную на заборе последнего на улице дома. Есть две пристани с катерами, их но очереди охраняют все владельцы катеров.
В первую очередь при распределении охотничьих угодий опирались на уже сложившуюся систему охотпользования, но впервые были закреплены более жестко, четко определены границы охотничьих угодий юридических лиц — охотпользователей, внутри которых уже неофициально были выделены границы охотничьих угодий самих охотников. Таким образом, границы родовых охотничьих угодий, действующие в настоящее время, сложились в 1990-х гг.
— А вот кочевали вы как? Примерно сколько расстояние было?
— Тогда белки были у всех. А ceii час угодья у всех. Тогда угодьев еще не было. Куда хочешь иди. Где белка — туда пойдешь. Не загораживали. А сейчас угодья, туда не пускают теперь. У всех угодья (эвенкийка, около 70 лет).
По мнению самих охотников, охотугодий достаточно для бесконфликтного сосуществования. Но в действительности кочевой образ жизни ведут сейчас лишь пять эвенкийских семей. Остальные предпочитают проживать в деревнях. Однако это не та сельская местность, к_ которой мы привыкли на юге области0. Уединенность здесь так же масштабна, как и все в этом районе. Осенью практически все мужское население района, независимо от этнической принадлежности, уходит на охоту. В течение месяца, а иногда двух и более, они охотятся лишь в компании собаки. Нормальным считается прогуляться до соседних охотничьих угодий, расположенных в десятках километров, чтобы пообщаться с соседями. Говорят, что встретиться с медведем здесь — это так же просто, как попасть в автомобильную аварию в городе.
Среди женской части населения чаще можно встретить тех, кто имеет высшее образование. Льготы по этнической принадлежности позволили многим из них выучиться в Санкт-Петербургском институте народов Севера им. Герцена. Основы юридического образования оказались необходимыми при создании местного национально-культурного центра, единственной организации в районе, ориентированной на воспроизводство непосредственно эвенкийской культуры (в отличие от общин, в которых основной целью является добыча пушнины). Отсутствие налаженных связей с другими подобными центрами осложняется тем, что даже при желании со стороны местных реально действенный диалог не складывается. Например, пока остается на уровне деклараций информационная (не говоря уже о других видах) помощь со стороны Ассоциации коренных малочисленных народов Севера (КМНС). Отсутствуют и тесные связи с родовыми общинами, цели создания которых также утверждались как поддерживающие традиционное природопользование КМНС:
— Женщины в этих общинах даже никак не участвуют?
— Ну насколько я знаю, участвуют, но чисто формально. Если среди них есть такие женщины, которые у нас тут есть несколько стойбищ ну совсем маленьких, а если ходят туда женщины, то чисто для численности. А участия такого не принимают (интервью с экспертом).
Женщины называются и основными виновницами ухода мужчин из тайги, от кочевого образа жизни:«А на ком жениться-то? Мы бы хотели свой род продолжить, а никого нет у нас — родня на родне сидит. Жениться не на ком, а так были бы эвенки, и вообще, русских попробуй замани их в лес. Да и кто в лес-то пойдет? Я вот с одной жил, говорю — пойдем в лес, не пошла! Я что там буду, комаров кормить, что ли» (охотник-эвенк).
По оценкам экспертов, сейчас даже наблюдается сокращение территорий, осваиваемых охотниками: «Эта тенденция уже сейчас идет, что охотники перемещаться стали ближе к населенным пунктам. Отдаленные земли начали забрасываться из-за того, что туда очень затратно заехать — попасть вовремя. Опять же на охоту надо вовремя, до середины октября надо уже быть на участке. Попробуй на такой территории, за 150 километров, попади на этот участок, который располагается не вдоль реки, а в стороне. Нужна какая-то техника, а чтобы использовать технику вездеходную, нужно использовать горючее, горючее вездеходная техника использует большое количество. Получается, что эти заезды очень затратные. Поэтому сейчас такая тенденция - скапливаются к поселкам ближе» (директор ЗАО «Катангская пушнина»).
Таким образом, по сравнению с настоящим временем, в промхозе освоение обширных охотничьих угодий было более доступным — охотников забрасывали на угодья на вездеходах, договаривались с экспедициями, взамен давали мясо, ягоды, грибы. И в настоящее время преемник промхоза ЗАО «Катангская пушнина» оказывается предпочтительнее среди прочих охотпользователей, принимающих пушнину, из-за имеющейся у него техники:
— А так в основном кому охотники сдают?
— Промхозу (фамилия). Промхозу из-за того, что промхоз же завозит на вездеходах продукты. У (фамилия) так же было бы, к нему бы, наверно, пошли (охотник-эвенк).
Затем транспортные расходы вычитаются из прибыли охотника при приемке пушнины, и прибыль от сданной пушнины оказывается ниже. По словам охотников, на охотничий сезон охотники закупают на крупную сумму продуктов (следует учесть, что цены здесь более чем в 1,5 раза выше среднеобластных), а также бензин для «Буранов»:
— К осени закупаются продукты, чтобы ехать на охоту? Сколько тогда? На сколько вы у него набираете?
— Все по-разному, кто-то 15, по 17, по 20 (тыс. руб) чего-то набирают, до хрена осталось еще должников-то» (охотник).
Прошлое
Местные природные ресурсы — то, что оправдывает существование поселений в таких сложных условиях. Для Катанги советская модернизация связана с крупными разработками полезных ископаемых и крупными человеческими потоками для их освоения. Так, в 1950-е гг. население значительно увеличилось за счет экспедиций по поиску алмазов, в 1960-е был спад, а в 1970-1980-е две крупные экспедиции — Непская геофизическая и Надеждинская геологоразведочная снова расширили численный состав населения практически в два раза. После 1990-х население вдвое сократилось — с 9,3 тыс. в 1994-м до 4,5 тыс. в 2005-м6.
Память об экономически более успешном времени хранят заброшенные деревни, периодически встречающиеся на нашем пути по реке. Территория района вдоль Нижней Тунгуски изобилует брошенными деревнями: Жданово, Mora, Юрьева. Потёмино — тоже заброшенное когда-то село, на месте существовавших ранее домов поставлено зимовье. Раньше в Потёмино выжигали известь, следы ее добычи видны с берега. Также как память об индустриальном освоении района изредка на берегу виднелись груды металлолома. Верхне-Калинино — раньше была крепкая деревня, много сеяли, сохранились следы существовавших когда-то пашен, теперь живет около 15 семей.
Миграционный отток из этих малых деревень начался еще в 50-е гг., но в некоторых селениях население сохранялось до 80-х гг. Основным направлением миграций для эвенков и некоторых других жителей района было северо-западное — вниз по реке. Многие затем оседали в Эвенкии, с которой район непосредственно граничит. Там социальные условия считались лучше: территория была слабозаселенной даже по сравнению с Катангой, а социальная политика по отношению к эвенкам — более развитой. Местные жители рассказывали, что паспорт можно было получить, отсидев два года в тюрьме либо побывав в армии. Некоторые шли и на вариант нарушения закона, чтобы получить документ. Многие, уехав с Катанги, строили Ангарск, Шелехов, Усть-Илимск, особенно Усть-Илимскую ГЭС.
Политика, направленная на промышленное освоение природных ресурсов, сопровождалась патерналистской стратегией в отношении коренного населения, разрушительной для связей между поколениями у эвенков. Частью этой политики было воспитание детей в интернатах северного типа, что повело к утрате у них навыков традиционного природопользования, а затем — к разрушению традиционного образа жизни. Рассказывают, что в то время эвенки даже стеснялись своей национальности и лишь после волны политики по национально-культурному возрождению стали больше демонстрировать свою этноидентичность. Выжидательную позицию, без надежд на что-то хорошее, главное — чтобы не стало хуже, отмечают как местные, так и внешние эксперты. В разговоре дистанцируются от своих предков, говорят «они» как о ком-то чужом: «дикари были», «дураки были».
Начало конца
Слабым местом нашей экспедиции было то, что мы не смогли посетить тех жителей, которые в это время находились в тайге, — кочевые эвенки, собиратели толокнянки, рыбаки, те, кто занят на вырубке леса в местах прохождения трубопровода. Скорее всего, именно они могли бы более подробно объяснить возможности существования независимо от внешнего мира. Охотникам это не удается, и после расчетов с предпринимателями за продукты и топливо они могут остаться в должниках. Это еще более усиливает процесс их деградации — денег, заработанных с охоты, едва хватает, чтобы расплатиться с долгами, остаток может уйти на спиртное.
А вообще на продукты хотя бы хватает того, что вы на соболях зарабатываете?
— Хватать-то хватает.
— А лишние деньги куда уходят?
— Лишних не бывает. Хотя могут и на водку уйти.
— Совсем ничего не откладываете, не покупаете?
— Я уж что-то беру, телевизор в этом году купили (охотники-эвенки).
Есть охотники, которые в один год берут в долг у одного предпринимателя, у другого, затем сдают пушнину третьему и пропивают полученные деньги.
— Если я правильно поняла — все, что они обычно не съели, — то пропивается?
— В основном. Ну не в основном, но ... да. Кто пьет, пропивается — его обычно.
— А пьют почти все?
— Пьют почти все. И причем затормозить их... я сколько способов ни искал — сложно. Хочу — пью. Мне это нравится. Пил, пью и буду пить. Ну сколько я говорил: ну что, к черту ты пьешь — у тебя вон дети в интернате живут, в приюте живут. Отдай ты. Я ему дам, максимум тысячу-две дам — хватит. Ну, будем так говорить, 50 на 50. 50% населения такого, 50% — более-менее еще ответственного. Сейчас — я не знаю, деградация идет полнейшая, особенно на периферии. Население очень деградирует» (охотпользователь).
Человека, воспитанного в семье с иными ценностными ориентациями, может шокировать то, что детей отдают в приют. Но попробуем рассмотреть их жизненные сценарии. Дети, родившиеся в селе, нередко ни разу оттуда не выезжали, иногда даже не видели телевизора, не читали периодических изданий, т. е. не имели каких-либо контактов с внешним миром. Когда они проходят испытания при поступлении в школу, не зная, что такое пароход, самолет, испытывая стресс от общения с незнакомыми людьми-педагогами, они признаются умственно отсталыми. Некоторые начинают получать пенсии по инвалидности и этим довольствуются, некоторые идут в социально-реабилитационный приют — это даже удобнее, чем в обычный интернат, за который надо платить 500 рублей в месяц, а в приюте ребенок на полном государственном обеспечении. В приюте оказываются и дети родителей, у которых нет денег £ на содержание ребенка.
К тому же родители уже имеют опыт проживания на гособеспечении — в интернатах северного типа. Поэтому в журнале нередки отметки о детях, которые состоят под наблюдением комитета по делам несовершеннолетних и самостоятельно пришли в приют. Некоторые пытаются отправить ребенка в Ербогачён сразу с первого класса, так как, например, в селе Хамакар есть только начальная школа, общее число учеников в которой — 3 человека. Всего в приюте в Ербогачёне числятся 47 детей, из них 27 — эвенки (хотя эвенки составляют 12,5% населения района). Многими приют воспринимается как замена интернату северного типа: «Сейчас еще в интернат берут, там О платить надо, то картошку осенью дать. А здесь-то 500 рублей в месяц. Не считается, Ю что эвенок — не эвенок: платите. Раньше-то хоть бесплатно было. А мы учились-то в северном интернате бесплатно, и ничего, питали-одевали всех. Только на каникулы на летние домой уезжали» (женщины-эвенкийки).
Признанные умственно отсталыми, после наступления совершеннолетия молодые парни не имеют даже возможности служить в армии, не говоря уже о том, чтобы получить специальное образование.
«Эвенки не сказать, что просятся в армию, по крайней мере не бегают, но если годен, тот не скрывается, кому надо, те служат. Единицы, конечно, есть, кому есть за кем спрятаться. Но так стараются служить, там единицы же получаются.
— Отбраковка как производится?
— У кого как. У кого недостаток веса, у кого-то недостаток образования. В Хамакаре, например, очень много таких. В армию без неполного среднего не берут. По здоровью, у кого зрение слабое, легкие» (военкомат).
Отсутствие даже среднего образования у молодых людей закрывает им дорогу и в высшие учебные заведения. Хотя можно посмотреть на это и иначе — отсутствие доступа к высшему образованию лишает молодых людей мотивов для получения среднего образования.
|