КАДЬЯК
ГЛАВА 7
Подходящее местечко,
ничего не скажешь. Здесь можно построить
город на сорок тысяч жителей.
Джек Лондон. Время не ждет
...И я снова послал человека к
врачу, заклиная, во имя Бога, вспомнить о каком-нибудь лекарстве или хорошем средстве. Поскольку сам он тяжело болен
и слаб, пусть сообщит, какое же снадобье или лекарство мне применить для исцеления команды. На это врач дал ответ: вся надежда на Бога, а сам он ничем
помочь не сумеет.
Йене Myнк. Плавание. XVII в.
Гористый Кадьяк должен был напоминать
промышленникам Камчатку — те же горы с заснеженными вершинами,
то же
множество громадных крабов. Этот остров более 170 километров
длиной и шириной около 90 километров Шелихов надеялся превратить в опорную
базу промысловой деятельности своей компании.
Могло ли это осуществиться?
Да, если на острове были удобные стоянки для судов, а они действительно имелись;
если бы здесь удалось найти материалы и для строительства жилья и
строительства кораблей — а северная часть острова была лесиста; да, если
отношения между русскими и местным населением станут вполне дружественными.
Добиться этого путем
переговоров Шелихов хотел — с этого и начинается его деятельность на Кадьяке.
Но уповать только на переговоры не приходилось,— судя по всему, племена кадьякской
ветви эскимосов находились на той стадии развития, когда начинает выделяться
племенная знать и межплеменные войны становятся желанным способом обогащения
и добычи славы. Воинственность, «геройский дух» и одновременно жестокость и вероломство,
изощренное боевое искусство и «дипломатический» опыт создания временных
племенных союзов — все это ощутили на себе команды судов, до Шелихова
приходившие на Кадьяк и отогнанные местными жителями — конягами. До сих пор установить с ними мирные отношения не удавалось.
Удастся ли на этот раз? А если не удастся?
Позже, по возвращении в Сибирь
в 1788 году, один из участников шелиховской экспедиции, лекарь сержант Мирон
Бритюков, подаст донос на Шелихова, обвиняя его во многих прегрешениях. К этому
любопытному документу и причинам его появления мы еще вернемся. Пока же
заметим, что никто из писавших о Шелихове не воспринимал этот донос с полной
серьезностью, согласно оценивая его как клевету. Но, по крайней мере, одно
событие, описанное Бритюковым, можно рассматривать как имевшее место. По словам
сержанта, сразу после прибытия на Кадьяк Шелихов собрал команды обоих судов и
заявил о своем праве «казнить и вешать» любого из работных людей. По словам
Бритюкова, все «убоялись» и признали за компанейщиком такое право, решив, что
Григорий Иванович наделен «уполномочиями от Высшей власти», но какими именно —
держит в «важном секрете». В интерпретации доносчика Шелихов совершил страшное
преступление, присваивая себе, купцу (!), власть, которой обладали
правоохранительные органы Российской империи.
Этот эпизод подавался
Бритюковым, в отличие от других пунктов доноса, без всяких оговорок,— доносчик,
вероятно, был уверен, что его слова могут подтвердить свидетели.
Но не из-за патологической же
жажды власти Шелихов заявил о том, что он волен решать, кого «карать», а кого
«миловать»?! Естественный ответ — для того, чтобы установить жесткую
дисциплину. Можно было прощать Измайлова и его «шайку» там, где людям
противостояла лишь одна враждебная природа. На Кадьяке предстояла борьба с
суровыми природными условиями и наверняка с
кадьякцами. Самовольство и
самоуправство одного или нескольких могло обернуться бедой для всех. Дисциплина,
ружья и пять двухсполовинойфунтовых пушек — вот то, что должно было обеспечить
успешное завершение промысла в случае неудачи переговоров.
О пребывании на острове
Григорий Иванович довольно подробно рассказал в «Записке странствованию». Напомним
основные сюжеты этого рассказа, уточняя и дополняя его данными, почерпнутыми
из «книг» и других документов.
Уже на следующий день по
прибытии были отправлены две разведывательные партии. Первая — на двух
байдарах, на северо-запад, другая, так же на двух — на юго-восток. И той и
другой удалось вступить в контакт с аборигенами. Один коняга даже приехал в гавань,
где стояли шелиховские корабли, где рядом с журчащим ручьем уже закладывалось
поселение.
Эта гавань получила название
Трехсвятительской в честь «семейных» святых Григория, Иоанна и Василия,
сохранивших галиот в долгом и сложном плавании. Теперь эти святые становились
покровителями основавшегося на кадьякских берегах поселения.
Казалось, и впрямь это
покровительство имело место,— на смену мореходной удаче приходит удача коммерческая:
на следующий день в гости к русским на трех байдарках прибыли еще три
аборигена. Был начат меновый торг. Однако из дальнейших событий (как их описывает
Григорий Иванович) явствует, что эти трое были разведчиками.
7 августа Шелихов отправил
четыре байдарки для исследования острова и поиска промысловых угодий, и посланные
на второй день обнаружили в 40 верстах от Трехсвятительской гавани своеобразную
крепость, в которой собралось множество вооруженных аборигенов. Это был
вдавшийся в море утес-кекур высотой 5—7 саженей, на котором были построены
какие-то «хижины». Попытки завязать переговоры и «склонить» коняг к торговле
оказались безуспешными: промышленникам было приказано под угрозой смерти
«отдалиться от берегов» и впредь больше не появляться возле Кадьяка.
Получив эти известия, Шелихов
отправился на переговоры сам. Он пишет, что «начал было уговаривать коняг...
чтобы... склонились бы к дружественному обхождению», обещал «одарить их из
вещей, весьма ими любимых» — в знак того, что русские пришли «не для каковых
либо ссор и беспокойств». В ответ с кекура полетели стрелы. Коняги вновь
категорично потребовали, чтобы пришельцы ушли, грозя в противном случае
смертью. Это не было пустой угрозой. Шелихов знал, что на Алеутских островах в
результате кровавых стычек погиб не один промышленник, порой гибла и целая команда
вместе с кораблем. Но возможность именно такого поворота событий была
предусмотрена заранее.
Можно с полной уверенностью
говорить, что Шелихов, отправляясь из Трехсвятительской гавани к кекуру,
вместе с «работниками» (как он сам пишет) захватил с собой пушки. Напротив
«крепости» коняг был сделан укрепленный лагерь. В полночь 12 августа лагерь
подвергся внезапному нападению, которое, однако, было отбито без потерь за четверть
часа. Убедившись, что внезапность не принесла успеха, кадьякцы решили дождаться
подкреплений, чтобы напасть одновременно и на лагерь напротив кекура, и на
суда в гавани. Об этом русские узнали из рассказа бежавшего в лагерь алеута,
некогда попавшего к конягам в плен. Характерно, что кадьякцев очень привлекали
доски, из которых были сделаны русские корабли.
По словам Шелихова, ничего
другого не оставалось, как предупредить готовившееся вторично нападение, напав
первыми. Поскольку засевшим на кекуре ружейная стрельба не вредила, пришлось
прибегнуть к пушкам.
За «артподготовкой»
последовала стремительная атака. «Книга выдачи припасов...» сохранила имена
особо отличившихся из команды шелиховского галиота. «Егор Михайлов Баранов... в
приступе на приступной кекур взошел неустрашимо первой»; «отличности показал»
Нестор Осипович Бакуринский, геройствовал и Афанасий Семенович Лисенков.
«Крепость» на утесе была
взята.
Григорий Иванович в «Записке»
явно приуменьшает потери противной стороны («нельзя однако ж думать, чтобы не
было при сем несколько из них убито»), утверждая, что пушки стреляли по камням
и строениям на кекуре более для устрашения. И наоборот — число врагов явно
преувеличено — 4000 («книга» называет другую цифру — 2 тысячи). Былинностыо
веет и от называемого Шелиховым количества взятых в плен — тысяча. «Записка»
говорит о том, что большая часть пленных — 600 человек — была отпущена сразу,
остальные приведены в гавань.
Откажем в правдивости цифрам.
Разместив 400 человек враждебных кадьякцев рядом с кораблями, Шелихов должен
был забросить все дела по организации поселения и поиску промысловых угодий,
чтобы охранять и кормить пленников. Впрочем, как бы ни были завышены или
занижены все цифры, суть дела не меняется. Одержана важная победа, которая
позволила закрепиться на Кадьяке и продолжать усилия по установлению обоюдовыгодных
связей с конягами.
Пленные были поселены
неподалеку от гавани, в 18 верстах, а чтобы обезопасить себя, русские взяли у
них 20 аманатов. С этой группой кадьякцев русские станут все более тесно
сотрудничать, как писал Григорий Иванович, «стараясь довесть их ласковостью,
угощениями и подарками до миролюбия», одновременно втолковывая, что «они чрез
дикость свою собственнаго своего лишаются покоя, убивая друг друга».
Установление дружеских
отношений с «кадьякскими племенами» растянулось на всю зиму. Особенно поначалу
русские страдали от внезапных ночных нападений «в ветренное и дождливое время».
Не решаясь напасть на поселение в Трехсвятительской гавани, коняги беспокоили
разведывательные партии, посылаемые на байдарах вдоль берега.
|