Уже в 1787 году Михаил Сергеевич
«оставил все дела, вышел из компании по причине взыскания с него доимки в
казну», а 27 января 1788 года в возрасте 41 года умер, не выдержав переживаний.
Известна стихотворная эпитафия с надмогильного памятника М. С. Голикову на
Больше-Охотском кладбище:
Для польз сообщества достаток
истощая.
Землеискания честь Россов
умножая.
Соорудил суда, с Охотских кои
вод
Нашли в полночную Америку
проход
На медной деке чертеж им оных
мест оставлен.
Чем Голикова труд и общников
прославлен...
Сказанное в эпитафии относится
скорее к общникам, компаньонам, а точнее — к Григорию Ивановичу. Покойный же в компании участвовал средствами
и, в отличие от Григория Ивановича, не
трудился в Охотске и на Кадьяке.
Оставался второй шелиховский
компаньон, занимавший к этому времени пост городского головы в Курске,
Голиков-дядя — Иван Ларионович. Как и Шелихов, он прибыл в Петербург. Их встреча скорее
всего произошла во время девятин со дня кончины Михаила Сергеевича. Разговор
не мог не начаться с сетований на судьбу, уготовившую их товарищу безвременную
смерть. Поговорили они и о том, как переменился торговый Петербург, обсудили
новое большое и красивое здание Гостиного двора на Невском проспекте, где шла
оживленная торговля одновременно в нескольких сотнях лавок, было обсуждено
падение цен на меха и объявления, появившиеся в газетах о продаже меховых шуб
из «американской» пушнины «дешевою ценою». И хотя закрытый в 1785 году Кяхтинский
торг (а это обстоятельство и приводило к затовариванию мехового рынка), должен
был, как считали купцы, возобновиться не сегодня-завтра, постепенно
накапливающиеся запасы пушнины могли сбить цену и там. Григорий Иванович
предложил не дожидаясь, пока китайцы вновь станут торговать мехами в Кяхте, везти пушнину в
китайские порты. Отсюда и необходимость расширять деятельность компании, благо
— местные иркутские власти заинтересованы в ее процветании.
Отношения между компаньонами
были непростыми, но в настоящий момент Григорий Иванович, наверное, сумел
воодушевить И. Голикова — ведь за их совместное предприятие выступал прямым
ходатаем всесильный генерал-губернатор, лицо, подотчетное лишь одной императрице,
ею и назначаемое.
И вот, вероятно, по указанию
Якоби, компаньоны составляют совместное прошение на имя Екатерины П. Здесь
повторяется то же, что Шелихов писал в бумагах, поданных иркутскому
генерал-губернатору, правда, еще настойчивее проводится мысль о том, что вся
деятельность «компанейщиков» направлена на приведение земель «од высокую
державу» императрицы и для «предупреждения покушений других держав»
«...острова (освоенные Шелиховым) не только от внутренних возмущений
безопасны, но и в случае могущих быть от иностранных держав неприязненных
покушений, можно на сильной отпор от них без сумнения надеяться». Конкретнее
была сформулирована просьба о ссуде в 200 тысяч рублей, компаньоны
рассчитывали получить ее вполне «естественным образом» — из специально
учрежденного в 1786 году Заемного банка.
И рапорт Якоби, и прошение
компаньонов по указанию Екатерины II были переданы для рассмотрения в
тогдашнее министерство торговли — Коммерц-коллегию, где и были изучены
Комиссией о коммерции. Последняя выразила согласие со всеми представленными
предложениями — от купцов и от генерал-губернатора. Далее бумаги пошли еще в
одну, более высокую инстанцию — Непременный Совет. Этот совещательный орган при
самой Екатерине II, состоящий из высших
сановников государства, не давал своей резолюции больше месяца. Компаньоны
ждали.
Чем было заполнено ожидание?
Первое, что приходит на ум,— прогулки по Петербургу, напоминавшему в то время
не только выставку архитектурных шедевров, во и большую строительную площадку.
Повсюду возводились новые красивые каменные дома и дворцы, улицы
перестраивались — выпрямлялись, широкие мостовые и тротуары возле дворцов
каждое утро очищались от снега; первые наполнялись экипажами, вторые — разнообразной
пестрой публикой, особенно в центре города, на «большой Першпективе» — Невском
проспекте. Вообразим, как Шелиховы, побывав у памятника Петру, проходят мимо
Адмиралтейства, выходят на Невский, где магазины, магазины, магазины...
Как раз в екатерининское
время, как писал современник, иностранные купцы «завели во множеств английские
и французские, немецкие и голландские магазины, сверх того, магазины для
женских уборов, модные, мебельные и прочие». Где-нибудь на углу Невского и
Морской взгляд Натальи Алексеевны не мог оторваться от стеклянного шкафчика,
висящего на стене рядом с дверью в лавку; в шкафчике купец выставлял такое, о
чем только могли мечтать провинциальные красавицы. И Наталья Алексеевна
мечтательно вздыхала, и Наталья Алексеевна просительно теребила мужний рукав,
и Наталья Алексеевна, конечно же, ласково и умильно заглядывала мужу в глаза.
(Забыты, забыты тяготы американского путешествия, зимовок, трудного пути из
Охотска в Иркутск!)
Что-то покупалось, но нередко
Григорию Ивановичу приходилось говорить: «Все покупки — после высочайшего
указа о привилегиях компании».
Надежды на благополучный исход
дела имелись, да и росли с каждым новым знакомством. Время ожидания в
Петербурге Григорий Иванович тратил не без пользы — вероятно, тогда он и
познакомился с будущим вице-президентом Адмиралтейств-коллегий Григорием
Григорьевичем Кушелевым, с директором Морского: корпуса, адмиралом Иваном
Логиновичем Голеиищевым-Кутузовым, с представителем могущественного семейства
Демидовых— Никитой Никитовичем Демидовым, с прокурором Совиным.
Понятно, что петербуржцев
привлекала колоритная фигура открывателя дальних стран, американских островов.
Добрый десяток лет Америка и американцы были у всех на языке — читатели но
газетам внимательно следили за перипетиями борьбы против Англии ее восставших
колоний, в книжных лавках продавались публикации путевых дневников россиян,
плававших к «островам между Азией и Америкой», громадной популярностью
пользовались описания быта и нравов «диких американцев» — аборигенов Нового
Света, ну а в магазинах все легче можно было найти американские товары, даже такие,
как «наилучший» вирджинский табак, «который годен для нюхания и курения».
Расширяются и торговые связи
Шелихова. Он знакомится, например, с англичанином по имени Джеймс Шмит.
«Яков Андреевич Шмит»,— как
его называли,— далеко не последняя фигура в торговой жизни Петербурга; он был
одним из тех, кто мог по праву считать себя продолжателем дела отважного
Ченселора, во времена Ивана Грозного пробившегося сквозь льды в Архангельский
порт и положившего начало торговым отношениям Англии и России.
Петербургская контора компании
«Эдвард Джеймс Шмит и сыновья», равно как и другие конторы английских купцов,
занималась ввозом и вывозом товаров. Ее годовой оборот, в зависимости от
конъюнктуры и купеческой удачи, колебался в пределах 15—30 тыс. Сравнивая
этот объем торговли с суммами оборотов других петербургских контор
купцов-англичан, можно говорить о том, что Шмит занимал среднее положение между
такими фирмами, как «Томсон Питере Бонет» с годовым оборотом до полутора
миллионов рублей, и мелкими торговцами.
Квартира Шмитов была на Малой
Морской (ныне ул. Гоголя)81. Здесь Григорий Иванович обсуждал коммерческие
дела с хозяином, Наталья Алексеевна — дела дамские с хозяйкой.
...В апреле, 6 числа.
Непременный Совет, наконец, рассмотрел «Доклад Комиссии о коммерции о
новооткрытиях компанией) Голикова и Шелихова островах». Резолюция была положительной!
Совет согласился со всеми предложениями. Более того. Совет посчитал необходимым
наградить купцов «сверх медалей, шпаг и похвальных грамот ... чинами», а ссуду
в 200 тысяч рублей дать не из Заемного банка, а из тобольской казенной палаты
(в долг на 20 лет) без проценто в.
Теперь не хватало главного —
указа императрицы. Направленные твердой рукой иркутского генерал-губернатора,
имея одобрение Коммерц-коллегии, Непременного совета и, наконец, поддержку
новых петербургских знакомых, компаньоны наверняка преисполнились радужных
надежд. Но шло время, миновал апрель, затем май, июнь, июль, август. Шелихов,
разумеется, уже не находил себе места. Лишь в начале сентября проносятся слухи,
что компаньоны не получат ни просимых привилегий, ни ссуды, ни сотни военных
для крепостей на Кадьяке и «матерой земле Америки». Единственное, что им будет
дано,— шпаги, золотые медали «с портретом Ея Величества» для ношения на шее и
похвальные грамоты «с изображением всех ... к добру общему подвигов и благонамеренных
деяний».
В конце сентября подтвердилось
то, что в начале месяца Шелихов узнал через своих «доброжелателей» — петербургских
знакомых. Компаньоны были вызваны в Сенат, где им был зачитан указ: грамоты,
медали, серебряные шпаги — и никакой реальной поддержки.
Для Шелихова это было тяжелым
ударом. Смягчило его лишь то, что в двадцатых числах июня он получил письмо от
своего компаньона по другой компании Павла Лебедева-Ласточкина: «...о судне
Георгии нашем известие есть, что они попали на остров хороший...». «Св.
Георгий» под предводительством морехода Прибылова вышел в море еще в 1781 году.
Действительно были открыты богатейшие лежбища морских бобров и котиков. Но об
этом станет известно во всех подробностях после возвращения «Георгия» в Охотск
в следующем, 1789 году. Сейчас Шелихов мог лишь утешать себя весьма смутными надеждами.
Реальностью было то, что американским поселениям грозит остаться без
существенных подкреплений, да и все коммерческие дела оказываются на граня
катастрофы.
Деньги на первоочередные нужды
были получен» путем уступки Джеймсу Шмиту 6 паев — 2 в «Трех Святителях», 2 —
в «Михаиле», 2 — в «Симеоне». Осенью, сожалея о потерянных почти впустую
месяцах, Шелиховы покинули столицу.
|