Автор: Л.А. Ситников. - Иркутск, 1990 г.
ПЕРВОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ
Дело происходило на одном из мероприятий Общества любителей книги.
Темой встречи была история библиотек в Русской Америке. Однако дочитанный
накануне роман В. Пикуля «Фаворит» заставил начать издалека.
Сегодня мы наконец осознаем, говорил я,
насколько опасно разъединение людей, обусловленное национальными, расовыми,
религиозными, возрастными и всевозможными другими барьерами.
Разъединение мешает вести борьбу с грозящей катастрофой ядерной войны, с
надвигающейся экологической катастрофой, мешает борьбе против одичания, которому стали подвергаться экономические и социальные отношения едва ли
не во всех странах и, к сожалению, в нашей стране тоже.
Как никогда актуальной становится сейчас
проблема поиска мостов, прокладывающих дорогу от сердца к сердцу, от поколения
к поколению, от одного народа к другому. Со всеми бедами мы справимся только
все вместе...
Есть, впрочем, то, что, бесспорно,
является общим — для студента и для домохозяйки, для рабочего совхоза и для
бухгалтера-пенсионера, живущего в крупном индустриальном центре. Нас объединяет общая история.
Скажем точнее — нас может объединить общая
история.
Историческое прошлое объединяет в том
случае, когда мы не позволяем ему существовать только и только в кабинетах
ученых-историков, пылиться в книгах академических книгохранилищ — помимо нас и
независимо от нас. Только освоив научное знание о прошлом, мы сумеем наполниться пониманием
нашей исторической общности. И тогда в душе потеснится своекорыстное «я»,
«мне», «мое» — гордым и добрым «мы», «наше», «нам».
Но все здесь не так просто. Есть научное
знание о прошлом людей, знание, обращенное ко всем,— «пользуйтесь, осознавайте
общность человеческих интересов!» Но есть и представления
о прошлом,
основанное на привлечении лишь части фактов, тех, что удобны, тех, что соответствуют чувству
шапкозакидательских убеждений в превосходстве одного народа над другим, одной
профессии над
другой, одного поколения над другим.
Есть история от науки, и есть история от незнания, история неполная,
упрощенная, усеченная. Эта «история» льстит одним и очерняет других. Она (по сути — это
обывательские представления о прошлом)
не может объединять людей, она лишь способствует укреплению разъединяющих
барьеров — своекорыстных интерес сов, национальных предрассудков, ложных
стереотипов.
Увы, в обыденной жизни гораздо легче обратиться к
«усеченной истории», чем к полной, научной. Обывательские представления о
прошлом по сей день питаются мощным потоком произведений исторической
тематики—романов, повестей, пьес, кинофильмов.
Сделаем оговорку. Есть литература,
драматургия, кинематограф, живопись, графика, в которых полет художественной фантазии
только высвечивает правду истории. Вспомним «Поручика Киже» Юрия Тынянова или
шукшинский роман «Я пришел дать вам волю». Встречающиеся здесь неточности и
анахронизмы незначительны и простительны. Исторической правды они не заслоняют.
Но есть другое — книги, фильмы, полотна
живописцев, в которых
совершенно произвольно интерпретируются даже не столько исторические факты,
установленные учеными, сколько анекдоты, слухи и домыслы, а иногда и специально запущенная дезинформация.
Принцип отбора — не достовернейшее, а привлекательнейшее. Берется самое яркое,
броское, скандальное, часто и не происходившее в действительности. А в результате мы видим наших молодых и не очень молодых людей,
воспитанных на такого сорта произведениях, людей, искренне считающих, к примеру,
что во всех настоящих, прошлых и будущих несчастьях России виноваты масоны и «инородцы». Ведь масонский заговор гораздо
легче сделать «героем» романа, чем, скажем, сложные перипетии
социально-экономического и политического развития предреволюционной России.
Впрочем, здесь не место для критики и анализа произведений, авторы которых сознательно выхватывают
факты из исторического контекста, вводя людей в заблуждение.
С прямым искажением представлений о
прошлом сегодня ведется открытая борьба, ставшая ныне одним из направлений государственной
политики. Достаточно вспомнить об организации комиссии по разработке нового
учебника по истории партии.
Более тревожит поток произведений тех
создателей, что заваливают читающую и смотрящую публику «псевдоисторией». С таким
типом творца мы поближе познакомились после выхода на экраны запрещенного
некогда фильма Глеба Панфилова «Тема».
Для людей, подобных герою фильма,—
драматургу Киму Есенину, бесспорно их право брать любую историческую личность
и придумывать этой личности какую угодно жизнь. Основа такого «творчества» —
уверенность в том, что никто — ни читатель, ни сам автор того, что было на
самом деле, не знают и никогда узнать не смогут. «Я люблю писать исторические
романы (снимать исторические фильмы, сочинять исторические пьесы)— выдумывай
себе, что хочешь». И это не кокетливая поза. Это принципиальная позиция, которая
порой отстаивается последовательно и яростно.
Можно посмеяться над невеждами, творящими,
основываясь на таком тезисе; можно посмеяться и над всерьез воспринимающими это
«творчество». Но ведь место, занятое в читательском сознании, например, «Черным
тополем», на самом деле по праву-то принадлежит «Житию протопопа Аввакума»! А
сознание, воспитанное на искаженном представлении о прошлом, привычно и благостно
воспринимает искажаемое, уродуемое настоящее!
«Клянусь честью,— писал полтора века назад
А. С. Пушкин,— что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или
иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее
дал». Вот, может быть, те слова, которые должны стать девизом людей, пишущих о
прошлом?..
Вот в таком плане шел разговор с
книголюбами. И тут мои монолог стал превращаться в спор (на что я почти не
надеялся), и происходило это не в конце встречи, а в самом ее начале.
Из глубины зала звучный голос произнес:
«Позвольте, позвольте, но не только Кимы Есенины пишут о прошлом нашего народа.
Есть ведь и честные писатели, они фантазируют, но фантазируют вынужденно,
когда точных данных нет, да и взять неоткуда!»
— Тогда и фантазировать нечего; нужно либо
отказаться от темы, либо попытаться найти факты, без которых писать о прошлом
нельзя. В конце концов, рассказ о поиске этих фактов честнее, да и интереснее,
чем вранье о том, чего не знаешь!
Мой оппонент поднялся. Судя по тому, как
уверенно он держался, в зале были его единомышленники, а то, о чем он говорил,
продумано заранее:
— А как быть с тем, что мы со школьной
скамьи знаем,— творец истории — это не герой-одиночка, не отдельная личность,
пусть самая выдающаяся, а народные массы. Вот о Пушкине напечатано множество
научных работ, документы подлинные находятся до сих пор, их тоже публикуют.
Конечно, тот, кто пишет о Пушкине, все это должен знать и учитывать. Вместо
Пушкина можно и кого-нибудь другого назвать — Суворова или Ломоносова. Но, как
мы знаем, историю-то творили простые люди — крестьяне сибирские, уральские рабочие-мастеровые,
купцы, солдаты — их архивов, их переписки не могло остаться, и тут нечего
хватать за руку писателей — пусть себе выдумывают!
Зал разделился надвое. Судя по оживлению и репликам, у меня и моего оппонента появились болельщики.
— Не то беда, что выдумывается некий Иван
Петров, «природный пахарь», которого никогда, подчеркнем, никогда не существовало
на свете. И не то беда, что, наоборот, реально живший и геройствовавший двести
лет назад стройный голубоглазый поручик превращается в романе в коренастого
черноокого. Беда в том, что романист, описывая жизнь славян в X веке,
использует для этого данные о быте и нравах жителей российской деревни накануне освобождения от
крепостного права. Если так, то вот она — усеченная, искаженная история, которая
может быть идеализацией для одних, может быть очернением для других, но никогда
тем, что нас объединит. Как ведь происходит — придумывается герой, и для него
придумывается какая-то никогда не существовавшая эпоха. А надо, чтобы
писательское представление о прошлом было равно научному представлению. Если
вам доподлинно известны мельчайшие подробности о том, что ели, что носили,
как работали, что читали, как относились к прочитанному и т. д. наши предки, вы
сможете представить подлинные мотивы поступков людей (а мотивы эти для людей X
века совсем не похожи на мотивы поступков наших современников,- их иное волновало,
у них иные были критерии красоты, иными были понятия патриотизма, культурности
и пр.). Автор исторических' произведений должен быть автором-исследователем, и
если он какие-то свои минимальные выдумки и гипотезы будет проверять историческим
фоном, наложит биографии выдуманных героев или чуть сфантазированные биографии
подлинно существовавших людей на тот комплекс знаний, которым наука
располагает, тогда и возникнет пусть незавершенная, пусть не целиком, а во
фрагментах, но дышащая ароматом подлинника картина жизни наших предков.
— А если не возникнет?
— Возникнет!
— Докажите!
— Но сегодня мы хотели поговорить о
библиотеках в Русской
Америке?!
— Пусть не сегодня, но как-нибудь
следующий раз! Этот «следующий раз» наступил.
|