ГЛАВА 10
Буря мрачна с тунами, с дождями. Волны плещут, гром гремит над нами.
Бедствие свершилось —
мачты преломились,
руль оторвало, бушприта нет. Все оторопели,
«Аврал» — заревели,
Глядь мы на карту — нас на мель несет.
Ночь темнеет, молния блистает,
Сердце стонет, смерти ожидает.
Страх нами владеет; волны разъяренные
жестко бьют.
Стали на мель, корабль разбивает.
Трещат челны, вода натекает.
Что делать, скажите, скорей помогите —
Шлюпок, барказов, катеров — нет!
Жизнь, надежда — совсем исчезает.
Тьма, несчастных море покрывает,
смерти нет препоны,
нет нам обороны, сгибли, пропали — кричат везде.
Стремглав волны в корабль ударяют.
Бьют о камень, достки отлетают.
На бок корабль клонит — то о камень стукнет.
Тут поколебает и твердый дух.
Старинная матросская песня
Еще раз перелистаем наши записи, выписки, заметки, просмотрим блокнот с пометами, сделанными на выставках и в картинных галереях.
...Предрассветная седая, но уже почти растворившаяся мгла,— ее с неожиданной точностью передает фактура старинного гравюрного листа — шершавая поверхность, серый оттенок бумаги. «Туманный» фон, тонкие контуры фигур, предметов, деталей пейзажа: слева — нагромождение скал, справа — горизонт плоской степи, в центре — остановившиеся кареты, лошади под седлами, люди, застывшие в скорбных позах с воздетыми и заломленными руками, а у колес, на подушках,— тот, с кем было связано столь много надежд, столь много планов.
По описаниям очевидцев, все так и произошло, как изобразил почти двести лет назад художник Скородумов в своей гравюре «Смерть князя Потемкина в Бессарабской степи»: 5 октября 1791 года на дороге из Ясс в Николаев приступ малярии, удушье, недолгая агония.
Была ли эта смерть катастрофой для «восточного проекта»? И да, и нет. Конечно, требовавшее поддержки на государственном уровне начинание остается без такого патрона, который мог добиться от все более осторожничавшей Екатерины «об експедиции повеления». Надо думать, что как глава военного ведомства Потемкин сумел бы убедить императрицу в том, что после побед над турками российское могущество не ослабнет, выделив малую толику сил и средств для подкрепления успешно начатого дела.
А оно действительно началось. Еще за год до прихода в Иркутск известия о смерти князя солдаты под командованием подпоручика Джеймса Шилдза устроились на зимовку в домиках на берегу Охотского моря, рядом со стапелями, на которых из нарубленного в верховьях Урака леса были заложены корабли. Корабли для экспедиции.
В сентябре 1790 года Шелихов побывал в Охотске и оставил инструкцию-«наставление» своим приказчикам! «... команде господина полковника Бейтана (!) на постройку судов гвоздье железное сколки у нас есть, отдайте... Парки оленны, торбоса, сутуры отдайте прапорщику для команды сколки он потребует, но берите денежные расписки. Денег же на необходимые надобности, то есть на подряд рыбы и протчаго до 1 500 ру[блей] давайте под расписки; смотря по успешности судовой работы давайте и более денег...» Так на своеобразном «хозрасчете» стали строиться отношения шелиховской компании и подчиненных Бентама. Делу не препятствовали и местные власти.
Трудно сказать, что именно подействовало на сибирских чиновников — осведомленность о «высочайших милостях», оказанных И. Голикову и Шелихову (шпаги, похвальные грамоты), мундиры ли солдат и офицеров команды Екатеринбургского батальона (заметим, изрядно пострадавшие за время таежного перехода) или имя Потемкина. Скорее всего все вместе. Шилдзу и его людям оказывается содействие. Охотский комендант, например, одалживает подпоручику лодку, выделяет в помощь солдатам, малосведущим в строительстве судов, трех человек из штата Охотского порта — корабельного мастера и двух плотников. Хотя поначалу Шиддз пришел в ужас, столкнувшись с совершенно «дикими» для англичан условиями — ранние дожди и холода, требующие ремонта дома, где разместилась команда, требующие перекладки печи; маломерный лес, не очень-то подходящий для кораблестроения,, и. т. д.— однако и конце концов работа закипела.
Между тем время шло, и Шилдза (а наверное, и самого Григория Ивановича) все сильнее тревожило отсутствие более определенных, чем «одобрение» Потемкина, санкций Петербурга на дальнейшую деятельность команды. Окончательная «легализация» экспедиции должна была узаконить предполагавшуюся отправку солдат на Кадьяк и решить вопрос о снабжении их провиантом. Последняя проблема летом 1791 года приобрела особенную остроту.
Приехав в то лето в Охотск, Шелихов получил письмо с острова Уналашка. В нем сообщалось о крушении в прошлую навигацию шелиховского галиота «Три Святителя», который должен был доставить на Кадьяк новое подкрепление провизией, снаряжением, людьми.
|