Позже мы вернемся к обстоятельствам гибели «Святителей»,
а пока отметим; после крушения галиота Григорий Иванович оказался перед
необходимостью изыскивать новые и экономить старые «фонды». Вероятно, более
жестко был поставлен вопрос и о снабжении солдат, жительствовавших рядом с верфью
в Уракском устье. Это, а кроме того, и опасения чиновничьего произвола заставляют
подчиненных Бентама все сильнее беспокоиться — где же командир? В ноябре 1791
года Гавриил Лилингрен, деятельный участник подготовки экспедиции, уже прямо
заявляет в письме к Бентаму «...если Вы не изволите
приехать к весне, то команда наша поворотитца к батальону, а Шелихов должен
воспользоватца [построенным] судном и тем сей прожект кончитца..»
Вряд ли можно думать, что Григория
Иванович был рад перспективе «пользоваться» кораблями — смысл «восточного
проекта» не сводился к одному лишь расширению масштабов
кораблестроения. Шелихову было крайне необходимо продолжение сотрудничества с
военными. Так же как Джеймс Шилдз, Илья Звягинцев, Кирилл Казач-ковский, Ричард
Апсал, Сэмуел Томас и другие «чины» Екатеринбургского и Третьего батальонов,
Шелихов с нетерпением ожидал известий о возвращении Бентама. Вместо них
буквально через две-три недели после того, как Лилингрен отправил свое письмо,
пришло сообщение о смерти Потемкина.
Однако повергнуть Шелихова в
полнейшее уныние это известие уже не смогло. Именно теперь «восточный проект»,
кажется начинал обретать неожиданную поддержку, которая, с точки зрения
Григория Ивановича, вполне могла бы компенсировать утрату содействия
влиятельнейшего тезки — Григория Александровича Потемкина. Еще раз заглянем в
копию ноябрьского письма Лилингрена Бентаму: «... к Шелихову из Петербурга
пишут, что воля есть Его Высочества Наследника видеть его, к чему он (Шелихов) и збирается..».
Шелихов и будущий император,
прославившийся своим сумасбродным антидемократизмом Павел I?
Поначалу кажется совершенно
неожиданным, совершенно фантастическим это сочетание двух имен, тем более
невозможное, что к делам Шелихова был причастен Потемкин, которого, по отзывам
мемуаристов, Павел ненавидел. Известно, что, воцарившись, он приказал перезахоронить
Потемкина с обрядом ошельмования.
И все же Лилингрен не фантазировал.
Наследник не только мог интересоваться Шелиховым, но просто-напросто не мог не
проявить интереса к делам «Колумба росского», и не только потому, что им не
заинтересовалась императрица, мать великого князя.
Павел, как и до него отец, император
Петр III, а еще ранее Петр II, имел идеал, которому подражал и к
которому стремился. Это Петр I — Петр Великий, Преобразователь России. Ему
подражают в XVIII столетии мужчины-императоры династии Романовых, подражают
как в быту (табак, неумеренность в питье, окружение себя выходцами из
неродовитых дворян и пр.), так и в сферах несравнимо более серьезных,
политических. Эта подражательность направлена на то, чтобы продолжить петровские
преобразования, сделать Россию еще более европейским государством. (Увы,
образец для дальнейшей «европеизации» выбирался далеко не самый удачный —
провинциальная, во многом отстающая уже и от России Пруссия!)
Преобразовательная деятельность наследников Петра порою принимала некие
пародийные формы, и, как в случае с Павлом-императором, реакцией современников
были не уважение, а сложное чувство — смесь страха, ненависти и... смеха.
Пародия возникала и вследствие
безудержности,— наследники Петра буквально ставили существовавший до них
порядок с ног на голову. Объяснение этому отчасти в том, что преобразования их
проходили в духе безжалостной ликвидации последствий «женского правления». Как
и сам Петр, сменивший на престоле царицу Софию, Павел и его предшественники-императоры
получали императорский титул после женщин (Петр II — после вдовы Петра I,
Екатерины; Петр III — после дочери Петра, Елизаветы).
Многое в этих преобразованиях носило
символический оттенок. Именно символом было позорящее Потемкина
перезахоронение, но сам Потемкин, по мысли Павла, в данной церемонии
символизировал екатерининское царствование — с коррупцией, падением нравов и
падением армейской дисциплины. При жизни же Потемкина и при жизни Екатерины
взаимоотношения губернатора Новороссии и великого князя не были открыто враждебными.
В некоторой степени их скорее нужно считать обыденно-деловыми — оба они
занимали государственные должности одного ранга. Они
были президентами двух важнейших
коллегий — Военной и Адмиралтейств-коллегий.
Еще в 1762 году Павел производится в
чин генерал-адмирала и в этом чине номинально возглавляет
Адмиралтейств-коллегию. Фактическим ее главою был вице-президент граф Иван
Григорьевич Чернышев. Но постепенно Павел все более вникает в проблемы
морского ведомства, и хотя специалистом в морском деле он так и не стал,
интерес к делам флота и морским путешествиям носил у него вполне осознанный
характер.
Павел не скрывал, что считает свою
мать виновницей того, что военная мощь России совершенно не соответствует ни
возможностям государства, ни нуждам внешней политики. Последняя же, согласно
идеям Павла, должна продолжать линию Петра,— России нужны новые и новые «окна
в Европу». В дальнейшем император Павел I попытается закрепиться в
Средиземноморье, и... в тихоокеанском регионе.
Не вдаваясь в подробности того, как
складывались и тем более реализовывались павловские внешнеполитические
концепции, отметим главное: Павел подражал Петру Первому, вполне
«по-прадедовски» считая необходимым «фундаментом» внешней политики сильные
армию и флот. Отсюда — новый вариант петровских потешных преображенцев:
«потешные войска» великого князя в Гатчине, которые должны были впоследствии
стать (и стали!) ядром новой, «европеизированной» русской армии. Отсюда и
другое подражание прадеду — сегодня уже малоизвестные «потешные морские силы» в
той же Гатчине. С ними наследник проводил на гатчинских озерах учебные баталии
и высадки десанта. Участники и командиры этих баталий — Сергей Плещеев и будущий
вице-президент Адмиралтейств-коллегий — адмирал граф Григорий Григорьевич
Кушелев.
|