Начинает Шелихов традиционно — с
обучения грамоте, а продолжает по-иному.
В письме от 30 августа 1789 года он
писал на Кадьяк i «...грамоте, петь и арихметике
учить более мальчиков пожалуйте, старайтесь, чтобы со временем были из них
мореходы (судоводители) и добрые матрозы; так же и мастерствам разным учить их надобно,
особенно плотничеству».
О чем здесь идет речь? О том, что
сложившаяся постепенно на протяжении десятилетий модель взаимоотношений
(вполне дружественных, кстати) аборигенов и русских, когда последние сотрудничают
с алеутами в традиционных для них морских промыслах — «звериных» и «рыбных» — уже не устраивает Григория Ивановича.
Решить проблему взаимоотношений с
поначалу враждебно настроенными кадьякцами он собирается, включив
«американцев» в русскую хозяйственную систему, подготовив их к этому путем
распространения в Америке с помощью книг духовной культуры, ремесел, навыков
земледелия, огородничества.
, «...Книг учебных, горных, морских
и протчих множество к вам пришлю...»,— пишет он на Кадьяк, заказав к тому
времени своему приказчику в Москве пособия по медицине, руководства по
механике, арифметике, геометрии, тригонометрии, физике. В деловой переписке не
раз упомянется об этих книгах — о том, как они покупаются, как отправляются в
Сибирь для дальнейшей отправки в Америку: «...а будет не отправлено,— пишет
Шелихов своему приказчику о «горных книгах» и «житии Петра Великого» — то немедленно
ко мне в Иркутск при обозе чьем или верной хорошей оказии, поспеши пожалуй
отправить».
«Следы» этих книг и других, купленых
и посланных в Америку в 1794 году,— об отправке книг «классических,
исторических, математических, моральных и економиче-ских» писал тогда Шелихов
Баранову — обнаруживаются в описях имущества Кадьякской церкви, сделанных в
начале XIX века. Это как раз те издания, о которых упоминается в шелиховских
письмах.
Маловероятное, на первый взгляд,
существование «детского училища» на Кадьяке подтверждается некоторыми
свидетельствами. Самое из них интересное — находящаяся среди документов
«шелиховского архива» четвертушка листа бумаги, разграфленная карандашом. На
этом листочке неуверенно выведенными буквами крупно повторена — и каждый раз
другим почерком строка: «Закон христианский научает нас». Писавшие указали и
свои имена «...Карлуцкого жила Атунока, а по крещении Роман... Ирикского жила
Каязимр, а по крещении Семен... Тугидацкого жила Каугей, а по крещении Петр...
Карлуцкого жила Кауток, а по крещении Степан. Это — своеобразная «контрольная
работа» ребятишек, учившихся в шелиховском «детском училище».
Обнаруживаются и следы пребывания в
Иркутске тех кадьякских детей, которые в 1786 году выехали с Шелиховым в
Охотск, чтобы «быть в Иркутске». Позднее шелиховский приказчик Мыльников сообщал
в Петербург находившимся там Григорию Ивановичу и Наталье Алексеевне: «Алеуты
привезены в последних числах августа. Живут здоровы, мальчики учатся очень изрядно
и кажется, что с великим понятием. Я раз видел их, приглашенных на балу Михаила
Михайловича (иркутский губернатор М. М. Арсеньев) и оне делали собранию удовольствие
по своим обычаям производить при вокальной музыке свой танец».
Доставившие в Иркутск образцы
«вокальной музыки» и алеутской хореографии кадьякские дети наряду со «словесной
грамотой» стали постигать музыку европейскую.
«Дети пишут прилежно и учитель их
радуется»,— сообщала находившемуся в 1789 году в разъездах Шелихову жена.
Азбука и письмо были постепенно освоены, и началось обучение «на музыках
играть». Обучал мальчиков музыкант-поляк, вероятно, один из тех, кто был взят
в плен, как когда-то Беньовский.
Легко представить сцену в доме
губернатора, куда были привезены нарядившиеся в национальную одежду маленькие
алеуты (ага,— купец решил блеснуть экзотикой, «рекламируя» перед властями свое
предприятие!), но плохо вяжется с нашим обыденным представлением о старой
Сибири сцены уроков музыки.
И все же нельзя считать эти уроки лишь прихотью толстосума, стремящегося
поразить бескультурных сибиряков своим меценатством. Шелихов не бросал вызова
иркутянам, не нарушал иркутских традиций, он следовал этим традициям.
Встречавшееся уже сравнение Иркутска
со столичным Петербургом вызвано и таким, невозможным на первый взгляд, но
описанным мемуаристами и историками увлечением сибиряков XVIII столетия, как
театр и музыка. Казачий хор, хор архиерейский, хор солдатский и даже— хор
полицейских; театр, оркестры и отдельные музыканты, которые давали концерты и
играли на балах и маскарадах; хоровая музыка Бортнянского, фонвизинский
«Недоросль» и опера А. Аблесимова «Мельник — колдун, обманщик и сват» — все это
было столь же обычным в жизни иркутян, как и чай жулан, и витимская белка.
Некоторые мемуаристы специально
выделяют иркутские военные оркестры. По словам И. Сиверса — аптекаря в
Иркутске,— начальство находившихся в губернии частей «ни на день не оставляет
без упражнения свою полковую музыку и достает для нее из России время от
времени новейшие ноты». Любопытно, что кроме традиционных духовых
инструментов, в этих оркестрах были и смычковые.
Итак, нельзя считать случайным
упоминание виолончели в списке товаров, которые московский приказчик Шелихова
отправлял своему хозяину в Иркутск, и не стоит особо изумляться, обнаруживая в
письмах Натальи Алексеевны к мужу сообщения о том, что «Фетка с Евришкой играют
на флейтах хорошо, а трое — Епишка, Атаку и Петрушка — на скрипицах изрядно».
(Увы, экзотическая национальность будущих музыкантов не спасала их от
педагогических приемов той эпохи — Шелихову сообщалось и о том, что «Андрюшка
тупо на басу учится и учитель уже ево драл два раза, и если понятным еще вдаль
не будет, намерен ево оставить и более не учить»)
|