Челюскинцы едут!
Интерес к Арктике, который всколыхнула отвага наших
людей при спасении рухнувшего на льды дирижабля «Италия», подогревали все новые
и новые события.
В 1932 году ледокольный пароход «Сибиряков» совершил
под руководством директора Арктического института Отто Юльевича Шмидта и
капитана Владимира Ивановича Воронина удивительное плавание по Северному морскому
пути за одну навигацию.
Удивительное потому, что, казалось, на экспедицию
обрушились все тридцать три несчастья. Заклинивание в тяжелых торосах — само
собой. Затем льды обломали все лопасти винта, и судно застыло в неподвижности.
Трое бессонных суток команда вручную перетаскивала сотни тонн груза на нос,
чтобы корма приподнялась, дав возможность поставить запасные лопасти. Поставили,
и через два дня— еще более грозная, не устранимая в рейсе авария: обломался и
затонул вместе с винтом конец гребного вала. Но не сдались сибиряковцы.
Поставили самодельные брезентовые паруса и, взрывая лед, вышли через Берингов
пролив к открытой воде!
В 1934 году по следам «Сибирякова» отправился в
рискованный пробный рейс обыкновенный, не ледокольный, пароход «Челюскин».
Тщательно подготовленную экспедицию возглавил Шмидт, судно повел Воронин. После
многих схваток со льдами сильно помятый «Челюскин» вошел в Берингов пролив. Оставалось
преодолеть всего несколько километров, чтобы завершить победой сквозной рейс за
одну навигацию.
Но тут ветер внезапно переменил направление,
«Челюскина» унесло вместе со льдами в Чукотское море. Там он еще три месяца подвергался
ледовым атакам. Его гибель стала неизбежной.
Последний день «Челюскина» был хмурым, мела пурга,
слышались грохот и треск. Объявили аврал. Успели выгрузить продовольствие,
аппаратуру, приборы, палатки, прежде чем судно, высоко подняв корму, скрылось в
пучине.
Недосчитались одного — завхоза Бориса Могилевича.
Среди спасшихся челюскинцев — десять женщин и две совсем маленькие девочки.
Нашедшим приют на льдинах зарубежная печать предрекала почти неизбежную гибель:
дурное время года, слишком отдаленное место.
На множестве карт появился кружок или звездочка
«лагеря Шмидта». Для редакции я сделал в коридоре увеличенную схему
северо-востока страны. Протянул к кружку пунктирные красные линии. На помощь
челюскинцам шли корабли, мчались собачьи упряжки. Большая часть линий
заканчивалась значком самолета.
Отовсюду к побережью Чукотки, к аэродрому на мыс
Ванкарем, из разных мест стягивались самолеты.
Двадцать восемь раз пытался прорваться к лагерю пилот
Анатолий Ляпидевский. При двадцать девятом вылете он посадил тяжелую машину на
ледяной «пятачок» и взял на борт всех женщин и детей.
Одна за другой поднимались в небо машины Михаила
Водопьянова, Николая Каманина, Маврикия Слепнева, Сигизмунда Леваневского,
Ивана Доронина.
Стартовал и Молоков, наш Василий Сергеевич, линейный
пилот, разведывавший из Красноярска пути Енисейского Севера. Распоряжение о
вылете на помощь челюскинцам застало его в Дудинке.
Я знал Василия Сергеевича, писал о его полетах. Скорее
к Надежде Ивановне! Молоковы жили в комнате, где свой столик был только у
сынишки Вали. Василий Сергеевич, посасывая трубку, обычно присаживался для
работы к обеденному.
Задал Надежде Ивановне лишний вопрос: беспокоится ли
она за мужа? Она ответила: «А как вы думаете?» В моей корреспонденции ее ответ
излагался несколько иначе: «Да, конечно. Но твердая уверенность в смелости и
опытности наших летчиков не покидала меня ни на минуту». Так было принято
писать.
Надежда Ивановна показала пачку серых телеграфных
бланков. Из Владивостока: «Смоленском» выхожу помощь челюскинцам». Из Анадыря:
«Вылет Уэлен задерживает пурга». Еще из Анадыря: «До места работы остается
пятьсот тчк Ждем погоды». Из Уэлена: «Жив здоров».
Молоков на двухместном самолете ухитрялся вывозить из
лагеря по шесть человек: размещал людей в парашютных ящиках, подвешенных под
крыльями. Именно он установил рекорд, доставив на аэродром мыса Ванкарем
39 челюскинцев — больше трети обитателей Лагеря
Шмидта, в том числе тяжело заболевшего начальника экспедиции, и капитана
Воронина. Вот, на мой взгляд, один из лучших набросков портрета Молокова.
«Пожалуй, самой колоритной фигурой был Молоков.
Человек небольшого роста, во всяком случае ниже среднего, плотный, хорошо
скроенный, крепко сшитый, с каким-то спокойствием изваяния… За все время,
сколько я с ним летал, услышал от него всего несколько слов. Он возвращался на
льдину и говорил: «Привез пять». Один раз он умудрился привезти даже шестерых.
При этом голова шестого пассажира была у него на коленях. И он умудрялся
управлять самолетом. Скажешь ему: «Ты, может быть, поешь, обед готов». Он
отвечает: «Вечером». Однажды он сделал пять рейсов за один день…»
|