И вот Бегичеву представился случай ближе узнать еще
одного исследователя. Он направлялся как раз туда, где, возможно, сохранились
какие-то следы второго норвежца из команды «Мод».
Этот исследователь — Николай Николаевич Урванцев.
Он не был коренным сибиряком, родился в Поволжье. Но с
18 лет вся его жизнь, все помыслы — Сибирь.
На семь лет старше нашего века, он окончил Томский
технологический институт в первый год Советской власти. С тех пор верно служил
ей. Именно Урванцев стал одним из первооткрывателей норильских руд и углей — а
это было в 1920 году, когда «усиленный» паек участников экспедиции составляли
200 граммов сахара и масла в месяц.
Урванцев продолжал разведку и на следующий год.
Сложенная им и его спутниками бревенчатая хижина стала первым домом будущего
Норильска. Затем Урванцев произвел первую рекогносцировку реки Пясины, —
может, ей суждено стать водной дорогой для вывоза к морю ископаемых богатств
тундры?
Далеко не все верили в возможность использования
норильских руд. Но Урванцева поддержал Дзержинский. Работы продолжались,
удалось найти достаточно богатое медно-никелевое месторождение. В 1926 на
Енисей пожаловала уже многолюдная экспедиция для более полных исследований.
Но все это и многое другое еще впереди, а в 1922 году
Урванцева особенно интересовали водные пути. Зимой он побывал на озере, в
которое впадает близкая к месторождениям речка Норилка, и откуда уходит к
океану Пясина. Летом наметил спуститься по реке до устья и оттуда морем пройти
на Диксон.
Услышав об этом, Бегичев разыскал Урванцева. Они были
знакомы, геолог знал о поисках спутников Амундсена. Место для Бегичева в
рыбачьей лодке сразу нашлось.
Спускались по течению без особенной спешки, делая
промеры. Глубины были разными, но в общем достаточными для прохода судов по
большой воде, до осеннего спада.
Урванцев был исследователем несколько иного склада,
нежели Толль. С такими Бегичев еще не встречался. Ну вот — спуск по Пясине. Его
и экспедицией не назовешь. Какая уж тут слава, какие открытия!
А ради чего все затеяно? Для государственной пользы.
Не похож Урванцев на мечтателя, суховат, деловит. Но послушаешь его —
мечтатель. Только в помыслах не поиски непознанных земель, а города, рудники,
заводы в тундре. Далеко его заносит! Мужик, однако, дельный, в работе трехжильный,
сноровистый, у такого есть чему поучиться даже таймырскому следопыту…
К началу августа лодка была уже в устье Пясины.
Богатые места, много дикого оленя, гусей, всюду песцовые норы. Бегичев
прикидывал, как сюда лучше добираться из Дудинки для промысла.
Лодка вышла в море. Старались держаться поближе к
берегу. Как-то, приглядывая место для ночевки, увидели в воде белые пятна.
Урванцев подумал сначала, что это куски кварца. Нет,
не похоже. Причалили.
В воде плавали листы бумаги с записями на английском языке.
Немедленно взялись за поиски. И вскоре нашли пакет из
непромокаемой материи. Сохранился адрес: «Господину Леону Амундсену,
Христиания. Почта, рукописи, карты, зарисовки».
Леон — брат Руала Амундсена!
В руках Урванцева был пакет, ради доставки которого
погибли двое.
При тщательном осмотре нашли другой пакет,
адресованный институту Карнеджи в Вашингтоне. Третий, видимо, побывал в
медвежьих когтях, и его содержимое превратилось в размокшие, разрозненные
листы, на которых проглядывали лишь отдельные слова.
Бегичев подивился тщательности, с которой Урванцев
описывал каждый найденный предмет: где лежал, каково состояние. А предметов
было много: инструменты, походная аптечка, бритвенный прибор, пуговицы, нитки,
крючки, обрывки одежды.
В заплесневевшем кожаном бумажнике оказались деньги и
визитные карточки Амундсена, на которых его рукой была написана просьба об
оказании всевозможного содействия Петеру Тессему. Что же все это значило? День
поисков не дал ничего нового. Теперь лодка шла медленно, с частыми остановками
для осмотра берега.
У полуразвалившейся избушки, от которой до Диксона
оставалось километров шестьдесят, нашли брошенные две пары лыж, обрывки оленьей
шкуры.
Далее до самого острова не удалось обнаружить никаких
следов норвежца. Но если все же он погиб где-то недалеко от цели, почему никто
из диксоновцев не обнаружил останки?
На Диксоне, куда пришла экспедиция, Бегичев должен был
ждать парохода в Дудинку. Чтобы не терять времени, он охотился возле острова.
…Скелет смутно белел в береговой расщелине. Бегичев
увидел его с лодки.
На часах, лежавших в кармане полуистлевшего вязаного
жилета, прикрывавшего скелет, было выгравировано имя Тессема. На ремешке,
привязанном к поясу, блестело золотое обручальное кольцо. «Паулина» — было
написано внутри кольца. Так звали жену Тессема.
Норвежец погиб вблизи радиостанции Диксона. Если бы не
полярная ночь, он должен был видеть ее мачту!
В дневнике Бегичева сказано: «Он лежал в 4-х шагах от
моря на каменном крутом скате. От Диксона (радиостанции) в 3-х верстах». Бегичев
не пытался объяснить причину гибели норвежца и отметил лишь, что закончил свою
миссию по розыску погибших.
Может быть, несчастный умер от полного истощения?
А могло быть и так: увидел огни радиостанции,
заторопился, сорвался на прибрежные камни. Многое могло быть, но никогда не
узнаем мы, что случилось в действительности.
Когда в Норвегии услышали о находке останков Тессема,
газеты вновь вернулись к обсуждению причин трагедии на побережье океана. Однако
они не смогли прибавить ничего нового и ограничились легкими упреками в адрес
Амундсена, в опубликованных дневниках которого была датированная летом 1920
года запись: «Сообщение о том, что никто не имел никаких вестей от Кнутсена и
Тессема, может объясниться только тем, что телеграф на Диксоне не работает: оснований
беспокоиться за них нет».
Норвежское правительство поблагодарило советские
власти за блестящие результаты поисков спутников Амундсена. Урванцев и Бегичев
получили в награду именные золотые часы.
Эти часы Никифор Алексеевич взял с собой в роковой поход,
когда во главе первой на Таймыре охотничьей кооперативной артели «Белый
медведь» отправился к мысу Входному возле устья Пясины.
|