Нансен отовсюду получал телеграммы, приглашавшие его посетить разные города страны. Норвежца ждали в Киеве, ждали в Харькове. Ему перевели трогательное письмо от осиротевших во время голода детей, воспитывавшихся в детской трудовой коммуне — пусть он посмотрит, как они живут теперь.
Потом была Москва.
Толпы людей собрались на вокзале и возле столичной гостиницы «Савой», где остановился норвежец. Делегация опытной московской школы имени Нансена преподнесла ему букет и альбом фотографий. В Москве Нансен быстро нашел общий язык при переговорах об армянских беженцах.
Журналисты спрашивали Нансена, какое впечатление произвели на него Нижнее Поволжье, также пострадавшее от голода. Он ответил, что всюду видел колоссальные изменения к лучшему. В Поволжье проведена поистине огромная восстановительная работа.
О Москве же нечего и говорить: созидательная жизнь бьет здесь ключом.
Конечно, Нансена снова спрашивали о путешествии к полюсу. Он сказал, что вел в Советской стране переговоры также и по этому поводу, поскольку новая его полярная экспедиция будет воздушной и в ней примут участие советские ученые.
Небольшая книга «Россия и мир» была написана Нансеном вскоре после возвращения из Москвы. Она была тотчас раскуплена читателями и тотчас же разругана в пух и в прах буржуазными газетами.
Еще бы! Нансен, например, писал в ней, что, вдумываясь в положение России, понял: маятник естественно качнулся от реакционных сил, поддерживавших царизм, далеко влево, до коммунизма и диктатуры пролетариата. Почему, спрашивал он, так ополчились на Октябрьскую революцию в России? Ведь она привела главным образом к положительным результатам, уничтожив многое из тяжелого прошлого этой страны.
«Можно спорить относительно развития Западной Европы и относительно дальнейшего прогресса западноевропейской культуры, — писал он, — но не может быть никаких сомнений в том, что русскому народу предстоит великое будущее…»
Так честно, смело, открыто говорил человек, много видевший и много передумавший, человек, стоявший у порога нового мира.
…На окраине Осло, среди старых сосен — «Пульхегда», дом, построенный Нансеном вскоре после возвращения из экспедиции на «Фраме».
По ступенькам «Пульхегды» весной 1930 года на руках вынесли останки великого сына Норвегии. 17 мая гроб был выставлен на открытой колоннаде здания университета Осло. Десятки тысяч людей, сняв шапки, молча стояли в ближайших улицах. Мимо гроба шли школьники. 17 мая— день норвежской конституции, и по традиции дети всегда открывали шествие…
В 12 часов 45 минут во всей стране были приспущены флаги. В час дня глухо ударила пушка крепости Акерс-хус — той старой крепости, которая салютовала Нансену при возвращении из его знаменитых экспедиций. После выстрела на две минуты над страной воцарилась абсолютная тишина.
Четыре серые лошади медленно потянули катафалк по улицам. За гробом шли пятьдесят тысяч человек. Гроб был покрыт норвежским национальным флагом, который Нансен держал выше, чем кто-либо другой из его соотечественников.
Урна с прахом вернулась в «Пульхегду». Простая могильная плита появилась на лужайке перед домом.
В этом доме все оставлено в неприкосновенности — так, как было утром 13 мая 1930 года, когда Нансен, сидя в плетеном кресле на веранде, вдруг уронил голову на грудь и вздохнул последний раз в жизни. Все оставлено в неприкосновенности, только с одеяла широкой кровати, где Нансен провел дни болезни, убраны синие карты полярных стран и чертежи дирижабля, на котором почти семидесятилетний Нансен собирался лететь во главе экспедиции международного общества «Аэроарктик».
План экспедиции был окончательно разработан на конференции в Ленинграде. Под руководством Нансена дирижабль должен был не только пролететь над полюсом и «полюсом относительной недоступности», но и высадить на льды в сердце Арктики группу ученых. Полет намечался на лето 1930 года…
В рабочем кабинете Нансена нет и следа музейного холодного порядка. Кажется, хозяин отлучился куда-то на минуту, оставив на громадном, из некрашеной сосны сработанном столе книги, рукописи, атласы. Должно быть, он был занят какими-то расчетами — вон счетная линейка. И тут же, на боковом столике, очень странная машина. Не сразу даже сообразишь, каково ее назначение: насколько не похожа она на наши современные пишущие машинки.
В кабинете книги Нансена, переведенные на десятки языков. Здесь диплом о присуждении Фритьофу Нансену
Нобелевской премий мира. Тут же Дипломы множества академий и научных обществ, удостоверение, выданное Московским Советом своему почетному члену — Фритьофу Нансену.
И здесь же кожаная папка. В ней грамота, по предложению М. И. Калинина посланная Нансену IX Всероссийским съездом Советов с выражением глубочайшей признательности от имени миллионов трудящегося населения РСФСР за благородные усилия спасти гибнущих крестьян Поволжья.
Грамота адресована «гражданину Фритьофу Нансену».
Фритьоф Нансен… Гражданин Нансен… Голодная и холодная Москва двадцать первого года обещала ему и от нас с вами:
«Русский народ сохранит в своей памяти имя великого ученого, исследователя и гражданина Фритьофа Нансена!»
|