«Коррект»,
приняв груз, должен был вместе с Лидом возвращаться в Норвегию. Нансен же
намеревался поехать в глубь Сибири. Он пересел на русское экспедиционное судно
«Омуль», чтобы плыть вверх по реке до Енисейска и оттуда по тракту добраться в
Красноярск. Вместе с ним отправились Лорис-Меликов и Востротин.
Гигантская река несла навстречу, в океан, чудовищную
массу воды. За селением Дудинкой тундра сменилась жиденькими ивовыми зарослями;
потом лес стал мужать и густеть, превращаясь в знаменитую сибирскую тайгу.
Белые лебеди, вытянув длинные шеи, неслись к югу над
вершинами деревьев, над свинцовой рекой. Приподнятые миражем плоские берега как
бы парили в воздухе. Бревенчатые избы крохотных деревушек темнели возле воды. У
деревушек были странные названия: Игарка, Курейка, Хантайка.
В деревушках жили политические ссыльные. Центром края
ссылки, где полицейский пристав считался высшей властью, был городишко
Туруханск. Вокруг каменной церкви с воронами на крестах и деревянного
монастырского дома, занятого почтой и полицией, разбросались избенки, лачуги,
хибарки.
В краю, думалось Нансену, где сама природа зовет к
свободе, где все так величественно, просто, где горы, леса, реки как бы
очерчены крупными, сильными штрихами, — в этом краю царствуют темнота и
произвол. Так в Сибири, так в Гренландии. Человек всюду угнетает человека.
Множеством церковных куполов обозначился Енисейск,
первый большой город на реке. Нансен выступил в енисейской гимназии и в местном
клубе, говорил о возможности плавания через льды к устью Енисея.
Возле музея, где Нансен долго рассматривал одежду,
орудия и утварь енисейских кочевников, к нему подошел господин в черной
крылатке, отрекомендовался иностранцем, давно ведущим торговые дела «в этой
ужасной варварской стране», где кругом одни каторжники.
Нансен описал эту встречу. Нет, он не мог согласиться
со своим собеседником. В большинстве ссыльные были политическими преступниками,
иначе говоря, «людьми, пострадавшими за свои убеждения, и часто лучшими элементами
русского народа». Отметив, что местное население весьма даровито, он закончил
запись такими словами о Сибири: «Настанет время — она проснется, проявятся
скрытые силы, и мы услышим новое слово и от Сибири; у нее есть свое будущее, в
этом не может быть никакого сомнения».
От Енисейска Нансен ехал по почтовому тракту. Тарантас
трясся круглые сутки, задерживаясь на почтовых станциях лишь для смены лошадей.
Нансен находил у сибиряков сходство со своими земляками: те же мужественные
лица, русые волосы и бороды, спокойная неторопливость.
Красноярск встретил норвежца поздним вечером. Чадные
факелы колыхались над толпой. Раздавались выкрики:
— С приездом! Добро пожаловать! Ура!
Нансена приятно удивили светлячки электрических огней,
мерцающих в котловине, где расположился город. Хотя дождь не прекращался,
представители городских властей, поднеся хлеб-соль, начали приветственные речи.
Затем гостей пересадили из тарантасов в экипажи.
Нансен согласился выступить с докладами о путешествии.
Для иллюстрации ему нужны были диапозитивы. Их взялся сделать молодой сотрудник
музея и, как пишет Нансен, «отлично справился с задачей».
И вот шестьдесят пять лет спустя передо мной тот самый
сотрудник музея. Слышал, что он живет в Абакане. Справился об адресе, мало веря
в успех. И, пожалуйста, справка: улица Щетинкина, 23.
Владимир Петрович Ермолаев полулежит на диване,
прикрытый пледом. Нашу встречу в Туве в 1947 году помнит плохо. Показывал мне
тувинские шахматы? Да, было что-то такое…
А вот Нансен перед ним как живой.
— Он пришел в музей на второй день. Осматривал
все очень внимательно, задавал вопросы, записывал. Потом спросил с изумлением:
кто же собрал все эти сокровища? А было нас, работников музея, человек пять, и
все зеленая молодежь, только директор Аркадий Яковлевич Тугаринов носил усы.
Мой брат, его помощник, получал 25 рублей в месяц, я — четыре рубля.
Делясь впечатлениями, Нансен сказал, что в Сибири
краеведческая наука живет только благодаря энтузиазму интеллигентных мечтателей.
Потом обратил внимание на меня. Говорит: я вижу здесь
фотографа, не согласится ли молодой человек сделать диапозитивы, которые можно
было бы показать красноярцам во время моих выступлений. Я смутился, —
сумею ли? Просидел в фотокомнате всю ночь. Шутка ли, сорок диапозитивов! Нансен
сказал, что я отлично справился с делом, и попросил помочь ему и во время докладов:
по его знаку менять изображения.
Норвежец провел в Красноярске три полных дня. Владимир
Петрович сопровождал его со своей громоздкой деревянной фотокамерой на треноге
и ящиком с тяжелыми стеклянными пластинками. Нансен много ездил по окрестностям,
переправлялся на плашкоуте (моста тогда не было) на правый берег Енисея.
— Был и на «Соколке». Так назывался первый
красноярский стадион, построенный любителями. В честь гостя состоялся
футбольный матч. Постойте, кто же тогда играл? Кажется, «Спорт» с командой
Вольно-пожарного общества, или попросту «Пожаркой». Но поручиться не могу.
Знаю, что Нансен хвалил игроков за умелую игру.
|