На прощание мы подарили гостю альбом фотоснимков с
надписью: «Фритьофу Нансену — Красноярский музей». Вот, если желаете взглянуть,
тут кое-что из копий тех снимков.
Владимир Петрович протянул мне конверт.
Возвращаясь из дома на улице Щетинкина, я с грустью
думал, что когда в тридцатых годах работал в Геодезической секции Красноярского
отделения Географического общества, там были участники двух торжественных заседаний,
на которых выступал норвежец. В кабинете нашего ученого секретаря висел портрет
Нансена на фоне рыболовных снастей. Многое тогда слышал о Нансене, да немногое
запомнил, А когда позднее искал этих людей, чтобы выспросить, записать, нашел
совсем немногих.
Сам Нансен на заседании Географического общества особо
обратил внимание на огромные сибирские реки, на то, что транспорт по ним в
низовьях, в Ледовитый океан, необычайно удобен. Сибиряки заинтересованы в
Северном морском пути.
Нансен подробно развивал мысль о том, как, по его
мнению, следует наиболее успешно наладить судоходство в Карском море.
На торжественном обеде, данном в его честь
Географическим обществом, он говорил о сходстве сибиряков и норвежцев, выразил
уверенность, что Северный Ледовитый океан в будущем свяжет Сибирь с Норвегией и
что успешное плавание «Корректа» к устью Енисея — первое доказательство этого.
Он добавил также:
— Будущее Сибири заключает в себе, готов я
сказать, неограниченные возможности!
Из Красноярска поезд помчал Нансена к Тихому океану.
Он видел, что даже при вялом и бездарном русском правительстве новые города
росли в Сибири с быстротой, не уступающей американской. Русский народ, думалось
Нансену, выполняет великую задачу, заселяя эти пустующие сибирские земли на
пользу человечеству.
В туманный день поезд обогнул Байкал. Вагоны стучали
колесами по мостам над речками, такими же дикими и бешеными, как в горах
Норвегии. Степи Забайкалья сменились потом маньчжурскими; дорога пересекла
границу Китая и зазмеилась по нагорью, как бы продолжавшему пустыню Гоби.
Колея кончилась у каменного вокзала Владивостока. Этот
тихоокеанский город походил на Неаполь, у которого отняли Везувий.
От океана Нансен возвращался на запад другим путем. На
рабочих поездах, на дрезинах, а то и на бойкой тройке ехал он по трассе
достраивавшейся Амурской дороги. От еще безымянной станции у реки Бурей
начинался готовый рельсовый путь на запад. Железнодорожники, встречающие здесь
гостя, сделали ему подарок: на желтом деревянном здании вокзала была прибита вывеска:
«Станция Нансен, Амурской ж. д.».
После небольшой поездки на пароходе по реке Зее Нансен
возвращался домой. Опять Чита, Иркутск, Красноярск, дорожные встречи,
разговоры…
Он чувствовал, что полюбил Сибирь, ее равнины и горы,
замерзшие берега Ледовитого океана, пустынное приволье тундры и таинственные
дебри тайги, — полюбил Сибирь с вкрапленными в ее безграничные пространства
селениями мужественных людей.
На вокзале в Петербурге проворный господин — репортер
газеты «Петербургский листок» — подскочил к Нансену:
— Несколько слов для нашей газеты… Итак, если
позволите: во-первых, возможны ли постоянные рейсы к устью Енисея?
— Безусловно, да. Это пока все, что я хотел бы
вам сообщить.
Желающих попасть на доклад об экспедиции было так
много, что чрезвычайное собрание Географического общества пришлось созывать в
огромном актовом зале кадетского корпуса. Он вмещал более трех тысяч человек —
и все же не всем хватило места.
— То, что служит предметом моего доклада, имеет
для вас, русских, громадное значение, — начал Нансен. — Путь, которым
прошел «Коррект», должен дать дешевый выход к морю колоссальным богатствам
Сибири. Этот путь открыт не нами, не «Корректом», мы только прошли им. Честь и
слава его открытия и исследования всецело принадлежит вам, русским…
Нет никаких оснований считать Карское море
непроходимым, — твердо заявил он дальше. — Неудачи там случайны,
удачи же, напротив, закономерны. Только поменьше сомнений, побольше энергии и
воли довести дело до конца!
|