Здесь готовились к схваткам со льдами братья Лаптевы,
Овцын, Минин, Челюскин, другие герои Великой Северной экспедиции. Витус Беринг
был среди первых мореходов, понявших, что и Красноярску предстоит немалая роль
в продвижении на Север.
Так шло от века к веку. И вот двадцатое столетие,
конец его первой четверти.
Сумею ли передать ощутимое дыхание Севера, которое
отличало Красноярск той поры?
Нет, не на хлебородный юг был повернут тогда город! А
ведь там и климат мягкий по местным понятиям, еще со времен декабристов пошло
название «Сибирская Италия». Минусинская белейшая крупчатка, пшеничная мука, из
которой пекли калачи и пироги с осетриной, по отзывам не только местных
патриотов, но и приезжих, едва ли имела равную по достоинству во всей Сибири/Осенью
из Минусинска шли самосплавом барки с арбузами, выстраивались вдоль берега.
Торговля шла бойко. Тут кому как повезет. Среди мелких, но сладких минусинских
арбузов попадались и бледно-розовые, вкусом напоминавшие огурец…
И уголь был на юге, и золото. Правда, золото добывали
также неподалеку от Енисейска.
Красноярцев звал, манил дальний Север. Кого романтикой
— таких во времена нэповского прагматизма поубавилось, — кого возможностью
хорошо заработать. Не о шальных деньгах думали люди: безработица в городе то
шла на убыль, то усиливалась. На Севере же ее не знали.
Там были нужны люди. Прижиться на Севере — это много
значило в репутации человека. За такого и замуж шли безбоязно: ежели не стал
там пьяницей, значит, мужик смелый, надежный, в семье работник и кормилец.
Дорога на Север из Красноярска была одна: Енисей.
Густые, мощные голоса «Лены», «Ангары», а особенно «Кооператора», сулили
плавания в края белых ночей, даже не белых, а солнечных, водную ширь, где с
одного берега не видно другого, дорогие меха, добычливую охоту.
Мы, мальчишки, различали по свисткам каждое судно,
благо было их не так много. Перекличка на Енисее хорошо была слышна в любом
конце города: от извозчичьих пролеток какой же шум, одно шуршание колес по
гальке немощеных улиц, поскрипывание рессор да цокот копыт. И плыли пароходные
голоса над Красноярском, будя в мальчишеских сердцах неясную тревогу, обещая
что-то необычное, приключения, похожие на описываемые в журналах «Вокруг света»
и «Всемирный следопыт».
Мне с матерью и сестрой довелось приобщиться к речной
жизни как раз на уходившей в северные плёсы «Лене». Правда, путешествие было
недолгим. Нас взял в свою каюту помощник капитана «Лены» Сущихин.
На полу каюты лежала желтоватая шкура белого медведя,
к стене были прибиты рога северного оленя, снимки морских пароходов и
незнакомого мне города. А какие чудесные вещи на столике: пепельница из
переливающейся перламутром раковины, бинокль, часы — наверное, особенные,
морские.
В тот год на Енисее было наводнение из тех, что бывают
раз в десятки лет. Плыли сорванные водой ворота, огромные деревья с торчащими
во все стороны ветвями, на которых еще не успела пожухнуть листва.
Нас высадили в селе Атаманово, и «Лена» пошла дальше,
а я, как рассказывала мать, неожиданно разревелся: жаль было покидать дивный
пароходный мир ради привычных деревенских улиц и небольшой избы, снятой на
лето.
Для хозяина каюты был тот рейс последним.
Опытный моряк утонул во время шторма в низовьях реки.
Огромная волна накрыла, перевернула спущенную с «Лены» шлюпку, на руле которой
сидел Сущихин. Его похоронили на мысу возле селения Воронцово.
В наш дом наведывались капитаны, друзья Сущихина. И
сколько рассказов о жизни на Енисее наслушались мы!
Вглядываясь в давние годы, вижу приметы связей — нет,
даже родства! — Красноярска с Севером. Северные разделы экспозиций музея
были самыми интересными, возле них всегда толпились люди, разглядывающие жилище
кочевников тундры, ловушки для песцов, рисунки и картины Дмитрия Иннокентьевича
Каратанова, который немало скитался по северным землям.
У нас в школе он преподавал рисование. Уроженец юга
края, художник позднее рассказывал мне, как неожиданно для себя почувствовал
желание «побродить по северам». Впрочем, не совсем неожиданно. Ведь его земляк
и наставник Василий Иванович Суриков, когда писал Ермака, ездил по Оби и Тоболу.
Каратанов трижды нанимался в научные экспедиции,
побывал в самых забытых местах Туруханского края, дважды — в Нарыме. Биография
художника, думается мне, тоже характеризует Красноярск как место, где люди
самых разных профессий получали подорожную на Север.
Сколько себя помню, по весне в городе появлялись
приезжие в походном снаряжении. Нанимали в экспедиции молодых, крепких. Изредка
брали даже старших школьников. Завидовали мы таким отчаянно. Экспедиции
спускались далеко вниз по Енисею с майскими, а то и июньскими рейсами: река
освобождалась ото льда медленно, в Красноярске отцветала черемуха, в Туруханске
радовались первой капели.
Проводы на Север рыбацкого каравана были событием для
города. Люди съезжались издалека, жили на берегу Енисея кто в палатках, кто
просто у костров. Набиралось несколько сот человек. Наконец, пароход подводил к
берегу баржи, и рыбаки переходили в их трюмы со всем скарбом.
К отправлению каравана собирались толпы. Ведь среди
рыбаков были и свои, городские. Когда-то еще они вернутся домой, да и все ли?
Промысел в Енисейском заливе — дело опасное, случалось, гибли люди.
А возвращение каравана поздней осенью — ведь это же
праздник! Берег заставлен ящиками с золотистой «копчушкой», пахнущей дымком
мелкой сельдью. Тут и большие четвертные бутыли с янтарным рыбьим жиром,
бочонки с икрой. Из-под полы торгуют песцовыми шкурами, в открытую — рогами северных
оленей, а то и мамонтовой костью. Шум, гам, пиликание гармошек, песни, пляска —
неизменная сибирская «подгорная» под забористые частушки. И, конечно, гульба в
трактирах. Их было немало, последний закрыли в 1926 году, превратив в столовую
«без подачи напитков».
В старых номерах газет проглядываю хронику. И среди
главных новостей — Север. О нем обычно жирным шрифтом. Вот вам три заметки.
Протяните-ка от них ниточку к ныне уже разменянным последним пятнадцати годам
нашего столетия.
Октябрь 1928 года. «В низовьях Енисея в протоке Игарка
предполагается постройка порта. Назначение порта — производство перегрузочных
импортно-экспортных операций между речными и морскими судами».
Март 1930 года. «В далекой Хатангской тундре, в
Норильске, нынче весной начнется постройка маленького рабочего городка. С
первыми пароходами сотни рабочих отправятся туда, чтобы стуком, грохотом
стройки разбудить угрюмую тундру.
Этим летом будут построены бараки на 400–500 человек,
на 200 коек больница, школа, столовая.
Будущее Норильска — сказочное будущее… Постройка
металлургического завода явится звеном в общей цепи индустриальных гигантов
страны строящегося социализма».
Март 1931 года. «Вчера в Красноярск прилетел из
Дудинки самолет, обследовавший возможность воздушного сообщения Красноярск —
Дудинка. Путь от Красноярска до Дудинки и обратно был покрыт за 35 часов».
Хроника начинаний, в бурное развитие которых красноярцы
верили и не верили…
|