Советы начинают поиски
12 июня к Шпицбергену вышел ледокол «Малыгин» с
самолетом летчика Бабушкина на борту.
В неслыханно короткий срок был подготовлен к походу
самый мощный наш ледокол — «Красин». Он стоял на временной консервации —
безжизненный, без команды, с потушенными топками.
Через четыре дня семь часов сорок минут после
получения приказа «Красин» покинул порт Ленинграда с самолетом летчика
Чухновского на борту, с полным запасом угля, продовольствия, спасательных
средств и командой, отобранной из добровольцев со многих судов. Это произошло
утром 16 июня.
Начальником экспедиции был назначен известный
полярник, профессор Рудольф Лазаревич Самойлович. Руководство операциями
«Малыгина» поручалось участнику экспедиции Седова к Северному полюсу Владимиру
Юльевичу Визе.
Разумеется, советские люди сознавали опасности,
связанные с рейсами кораблей и самолетов. В ночь накануне отхода «Красина»
Самойлович сделал в дневнике запись, хорошо передающую напряжение тех дней:
«В углу кают-компании, склонив голову на плечо, сидя
спала моя ближайшая помощница — жена. Лицо ее было бледным, утомленным.
Некоторое время я постоял перед ней. «Как долго мы с тобой не увидимся…
Увидимся ли? — подумал я».
Богатые Америка и Англия отказались участвовать в
спасательных операциях… за недостатком средств. А ведь самый крупный в мире и
надежный дирижабль принадлежал в то время Соединенным Штатам.
Америка пасует, а Россия собирается удивить мир?!
Мало кто верил в успех советских экспедиций. На
страницах итальянских газет замелькали карикатуры: истощенные русские мужики в
лаптях и холщовых рубахах прыгают со льдины на льдину, а комиссары кистями
старательно окрашивают лед в красный цвет.
Среди тех, что верил в русских, был Фритьоф Нансен. Он
первым прислал Советскому правительству благодарность за великолепно начатые
спасательные операции.
Тем временем произошли два события, навсегда
наложившие свой отпечаток на трагедию «Италии».
18 июня Руал Амундсен на самолете «Латам» вылетел в
район катастрофы. Самолет пропал без вести.
25 июня на «Красине», уже находившемся далеко в море,
приняли ошеломившую всех радиограмму: шведский летчик Лундборг достиг места,
где стояла «красная палатка» потерпевших аварию, сумел сесть на льдину и вывез
единственного человека.
Этим единственным был Умберто Нобиле.
По давним традициям капитан покидает гибнущее судно
последним. Льдина, которую быстро подтачивало летнее солнце, была не более
надежным пристанищем для людей, чем терпящий бедствие корабль.
Так почему первым покинул лагерь начальник экспедиции,
отвечающий за жизнь доверившихся ему людей?
Этот вопрос оставался без ясного ответа.
При втором рейсе самолет Лундборга перевернулся на
льдине, и швед присоединился к обитателям «красной палатки». Впрочем,
ненадолго. Другой шведский летчик вывез его, оставив на льдине раненого
механика Чечиони.
У спасательных операций были теперь две цели:
оставшиеся на льдине люди «Италии» и поиски экипажа «Латама».
Маломощный «Малыгин», скорее ледокольный пароход, чем
ледокол, зажали льды. Тогда возле судна прямо на льдине собрали самолет
Бабушкина.
До лагеря было четыреста пятьдесят километров.
Дальность полета одномоторного «Ю-13» — триста.
А что, если взять пять бидонов бензина, долететь с
ними до архипелага короля Карла XII — это как раз пол-пути, — упрятать их
там хорошенько, чтобы медведи не помяли, и вернуться на «Малыгин»? Заправиться,
и уже тогда — к палатке, чтобы дотянуть до судна на спрятанном бензине.
План, придуманный Бабушкиным, был, конечно,
рискованным. А тут еще ежедневные туманы. Подняться можно, но как сесть, если
внизу белая плотная пелена?
В первый же сносный день Бабушкин стартовал,
благополучно спрятал бензин, однако на обратном пути туман прижал самолет.
Бабушкин посадил его на первую попавшуюся льдину. А там полно белых медведей. В
кабине спали по очереди, отпугивая зверей выстрелами и ракетами. Ведь заденет
зверюга руль высоты, сломает крыло — пропал экипаж.
После беспокойной ночи вернулись к «Малыгину». Когда
туман поредел, решили лететь к палатке, хотя было предупреждение: через два дня
ждите шторм. А вдруг обернемся?
Не обернулись. В плотном тумане опять сели на льдину.
Бабушкин сам не понимал, как это ему удалось.
|