Оправдывая прогноз синоптиков, разыгрался сильнейший
шторм с мокрым снегом. Льдину начало ломать. Трое суток экипаж провел без сна.
На четвертые сутки самолет поднялся в воздух. Стали
искать ледокол. Кружились, кружились — нет нигде «Малыгина»! Уж не затонул ли,
раздавленный льдами, во время шторма?
Кончалось горючее, и Бабушкин совершил, пожалуй, самую
опасную посадку на подтаявшую хрупкую льдину, покрытую лужами. Механик, сделав
несколько шагов, провалился по пояс.
У экипажа оставался выбор: либо с риском для жизни
попытаться взлететь со льдины, либо умереть на ней от голода.
Бабушкин снова совершил чудо. На этот раз летчики с
воздуха заметили «Малыгина» и сели возле него.
Корабль и верно чуть не погиб: шторм унес его вместе
со льдом к прибрежным камням острова Надежды.
После всего пережитого Бабушкин полетел к палатке еще
раз, снова попал в туман и при возвращении сломал лыжи своего самолета.
Бабушкин сделал то, что до него не удавалось ни одному
летчику в мире: пятнадцать раз садился и пятнадцать раз взлетал с дрейфующих
льдин, где никто не выкладывал ему посадочные знаки, не жег костров, не
расчищал полосу от острых обломков льдин, не обставлял предупредительными
знаками трещины.
Михаил Сергеевич Бабушкин не вывез никого из
итальянцев. Он всего лишь тридцать раз рисковал жизнью за две недели поисков…
Между тем внимание всего мира сосредоточилось на
«Красине».
Карикатуры с газетных страниц как ветром сдуло. После
Лундборга летчики стали весьма осторожны. Некоторым удавалось долететь до «красной
палатки», чтобы сбросить продовольствие, но садиться на сильно подтаявшую
льдину никто не решался. Значит, только «Красин»!
По-прежнему не было никаких известий о группах
Алессандрини и Мальмгрена. Никому не удалось обнаружить также малейшего следа
самолета Амундсена.
«Красин» получил приказ из Москвы: принять все меры
для ускорения хода, пробиваться к группе Вильери — так стали называть людей
«красной палатки» после отлета Нобиле — и одновременно продолжать любыми доступными
средствами поиски Амундсена. Задание о поисках «Латама» давно имел и «Малыгин».
«Красин» пересек 80-ю параллель… Льды становились все
толще, все плотнее. Самойлович записал:
«Эти холодные оковы мы должны разбить, искромсать и
проложить себе дорогу к небольшой кучке людей, которая в течение многих дней
упорно выстукивает озябшими руками: «Спасите наши души… SOS. Спасите наши души…
SOS… SOS…».
Может быть, настанет и наш час. Тогда наш
комфортабельный корабль мы будем принуждены поменять на холодные палатки и
спальные мешки…»
Могло это случиться? Могло.
И у ледокола есть предел прочности. «Красин» входил в
неведомые воды, где могли быть опасные камни и мели. Льды здесь встречались
такой толщины, что против них были бессильны таранные удары ледокола. Он
потерял лопасть винта и повредил руль. Остановился у ледяного поля, пригодного
для взлета машины Чухновского.
Ее спустили с борта по частям. Собирали самолет на
льду днем и ночью.
8 июля «Красный медведь» — так называли машину
Чухновского — поднялся в воздух для пробного полета. Он мог оказаться
последним: при подъеме одна лыжа беспомощно повисла торчком.
Редкий летчик посадил бы при таком положении самолет.
Борис Григорьевич Чухновский сел как ни в чем не бывало. А радист «Красина»
получил радиограмму, которая заставила его на мгновение остолбенеть: «Охота
тебе Ваня в радиорубке сидеть тчк Брось иди чай пить».
Это летчик-наблюдатель Анатолий Алексеев, большой
шутник, опробовал рацию самолета…
Два дня спустя «Красный медведь» стартовал со льдины,
чтобы разведать путь для «Красина», а если позволят обстоятельства, —
сбросить группе Вильери продукты и одежду.
Самолет повторял по радио: «Лагеря пока не нашли».
Потом сообщил: «Возвращаемся обратно».
А к ледоколу подползал уже необыкновенно плотный
туман. Тревога! На лед полетели бочки из-под керосина, доски, тряпки. Но туман
поглощал огонь, черные полосы дыма сигнальных костров.
|