В конце XVIII и первой половине XIX вв. в России совершался процесс разложения    феодаль­но-крепостнического строя и роста в его недрах капиталисти­ческих отношений.  Разложение кре­постнической системы усиливалось в результате борьбы крестьян про­тив крепостничества.

Процесс, охвативший европей­скую часть России, стал прояв­ляться и в Восточной Сибири, где не было помещичьего землевладе­ния и крепостного права, но суще­ствовали другие формы отношений феодального и полуфеодального типа. Приходили в упадок заводы и рудники, принадлежавшие фео­дальному государству и императорскому кабинету, основанные не на наемном, а на принудительном труде приписанных к заводам мастеровых, крестьян и ссыльнокаторжных. В то время в Восточ­ной Сибири стала расти, хотя и небольшая, промышленность капи­талистического типа, основанная на эксплуатации наемного труда.

С 30—40-х годов XIX в. на первый план выдвигалась золотопро­мышленность. Контингент наемных рабочих комплектовался из бывших мастеровых казенных заводов, ссыльнопоселенцев, город­ской и деревенской бедноты.

Происходила замена натуральных повинностей сибирских кре­стьян в пользу феодального государства денежными сборами, хо­тя частично натуральные повинности еще сохранялись.

Усиливалась связь крестьянского хозяйства с рынком, возра­стал спрос на сельскохозяйственную продукцию. В результате про­исходило расширение рынка сбыта этой продукции, а также прода­жи промышленных изделий для сельского населения. Расширением рыночных связей воспользовалась прежде всего зажиточная вер­хушка деревни. Деревенские богатеи прибегали к эксплуатации наемного труда, ростовщичеству и торговым операциям. Это была зарождавшаяся сельская буржуазия — кулачество. В то же время нужда заставляла обедневших крестьян наниматься к купцам, зо­лотопромышленникам, деревенским мироедам (кулакам) или брать у них ссуду под отработку долга из ростовщических процентов. В сибирской деревне начался процесс внутреннего расслоения кре­стьянства и роста буржуазных отношений.

Торговые пути в Европейскую Россию, внутри Сибири, а так­же в Китай и Монголию, ассортимент товаров, главные торговые центры — все это определилось в первой половине XVIII в. В кон­це XVIII и первой половине XIX вв. с дальнейшим ростом засе­ления и хозяйственного освоения Восточной Сибири, развитием ее производительных сил, формированием капиталистического уклада оборот товаров увеличивается. По мере роста мануфактур и заво­дов в Европейской России отсюда поступало значительно больше, чем прежде, текстильных, металлических изделий и других това­ров. К старым товарам, отправлявшимся в Европейскую часть России, — пушнине, мерлушке, кожам, скоту, слюде, серебру, свин­цу (из Нерчинского горного округа) - присоединяется с развити­ем золотопромышленности золото.

Растет спрос на продукты сельского хозяйства для населения городов, заводских поселков и казенных надобностей (армия, ка­зенные заводы), для жителей северных районов Сибири, в кото­рых не было хлебопашества. Рост золотопромышленности создает новый рынок сбыта продукции сельского хозяйства — золотые при­иски. С 50-х годов XIX в. увеличивается доставка скота и хлеба в Приамурье, которое в то время закреплялось за Россией, начинало заселяться и осваиваться. Наконец увеличивалось поступление на рынок продукции сибирских промыслов (охота, рыболовство), из­делий местных ремесленников, мануфактур и заводов.

В таких условиях усиливается роль Иркутска как товарораспре­делительного пункта. Отсюда товары, поступавшие по Московскому тракту из Европейской России, отправлялись по Ангаре, Лене, Бай­калу, Селенге, Амуру, а дальше сухопутным и водным путем до­стигали отдаленных северо-восточных окраин России, попадая на Камчатку, Чукотский полуостров, Алеутские и Курильские остро­ва, наконец, в русские поселения на Аляске. В Иркутск же посту­пали товары местной продукции из разных районов Восточной Си­бири и китайские товары.

Сохранились довольно подробные ежемесячные ведомости то­варов, поступавших на иркутский рынок в 80-х—90-х годах XVIII в. Они дают конкретное представление об основных пред­метах торговли в Восточной Сибири.

Товары разделялись на четыре группы: 1) российские привоз­ные товары, 2) западноевропейские товары, 3) китайские товары и 4) предметы местного производства. В ведомостях, составленных в 1780—1790 гг., значится 348 видов разных товаров.

Из Европейской России поступали в Восточную Сибирь атлас, батист, гарус московский, каразея, крашенина московская и суз­дальская, камлот, кисея, полотно, сукна разных сортов, ситец, сар­жа, тик, фланель, холст московский, ивановский и вологодский и другие предметы текстильного производства, шубы вятские, железо, сталь, медь, изделия из них, золотые и серебряные вещи, ружья (тульские, павловские и тобольские), сахар, табак черкасский, зер­кала, бисер, воск и восковые свечи, бумага писчая, карандаши и пр.

Товары из Западной Европы поступали в Иркутск через куп­цов Европейской России. В ведомостях значатся бритвы «аглистские» (английские), полушали и шелк флорентийские, бумага, по­лотно и сукна голландские, «ярь венецейская» (краска из Венеции), сукна «шпанские» (испанские), чашки саксонские, гарус и свинец немецкие, вина и чернослив французские, изюм цареградский, пше­но сарацинское, винные ягоды, миндаль, финики. Товаров из За­падной Европы поступало сравнительно немного. Более широкий ассортимент товаров доставлялся из Китая: шелк-сырец, шелко­вые ткани, канфа, бархат, штофы, фанзы, бумага «пряденая в хлоп­ках» (хлопчатобумажная пряжа), китайские лощены, даба, семиланки пекинские, шанхайские и калганские, вощанка пекинская, затем чай разных сортов (жулан, байховый, насыпной, зеленый, кир­пичный), сахар-леденец и песочный, табак, инбирь, чернила ки­тайские, фрукты, конфеты и лекарства, фарфоровая, финифтяная и глиняная посуда, гравированные и тушеванные картины и листы, ганзы (медные курительные трубки).

Преобладали российские привозные товары и предметы местного производства. Из них на первом плане стояли продукты сельского хозяйства: ржаная и пшеничная мука, ячмень, просо, гречневая крупа, солод, конопля и конопляное семя, кедровые орехи, мясо, масло и сало, затем скот, кожа и кожевенные изделия, шерсть, ир­кутские и ленские тулупы.

Ценный и ходовой товар составляла пушнина, прибывавшая из разных мест Сибири: камчатские бобры, соболи, лисицы (красные, белодушки, сиводушки, островные и охотские), коты морские, мор­жи, бобры обские, соболи баргузинские и якутские, лисицы и бел­ки ленские, нижнеангарские, илимские, бирюльские, «околобай­кальские», тункинские, нерчинские, чикойские и селенгинские, гор­ностаи, песцы, рыси, выдры, росомахи, хорьки, волки, медведи, бурундуки, зайцы, нерпа байкальская. В числе товаров упоми­наются также мамонтовая и моржовая кость, китовый ус, нерпи­чий жир.

Широкий сбыт имела рыба, особенно омули, продававшиеся бочками и в розницу.

Из полезных ископаемых Восточной Сибири продавались слю­да, железо, свинец, серебро. Наконец, на рынок поступала продук­ция местных солеваренных, винокуренных заводов, мануфактур и ремесленников.

Развитие внутренней и внешней торговли, ремесла, возникнове­ние, хотя и небольших, мануфактур способствовало росту город­ского населения. В конце XVIII и первой половине XIX вв. про­исходило два явления: а) прилив в сибирские города из местных деревень и европейских губерний России; б) переселение части горо­жан в деревни для занятия сельским хозяйством. Во всех этих слу­чаях требовалось разрешение мещанских, цеховых и купеческих схо­дов в зависимости от сословия, к которому причислялся желающий проживать в городе или выбыть из него.

В города переселялись крестьяне для работы по найму, занятий ремеслами и извозом, мелкой торговлей. Они зачислялись в разряд мещан и цеховых. Например, в 1796 г. причислены к иркутскому мещанскому обществу 196 душ мужского пола с семействами. Сре­ди них были крестьяне, ремесленники, иногородние мещане, казачьи дети, монастырские служители, тобольские ямщики, солдаты, люди «из дворовых, отпущенных на волю». Они прибывали из разных мест как Сибири, так и Европейской России. В разряд иркутских мещан были зачислены крестьяне из Новоямской подгородной, Смоленской, Мальтийской, Новоудинской, Нижнеилимской слобод, Разводинской деревни, а также из деревень Кежемской, Карапчанской, Братской, Идинской, Манзурской волостей. Некоторые при­были из Забайкалья (кударинские крестьяне, верхнеудинские ме­щане), затем из Якутска, Енисейска, Тюмени. Наконец, в реестрах зачисленных в мещане и купцы по городу Иркутску значатся жи­тели, прибывшие из Шлиссельбурга, Владимирского и Вологодско­го наместничеств, Сольвычегодска и Екатеринбурга, Устюжского и Яренского уездов. Причисления к городским мещанскому, цехо­вому и купеческому обществам происходили ежегодно.

В купечество по сибирским городам зачислялись иногородние купцы, прибывшие для постоянной торговли, зажиточные мещане и цеховые и «торгующие крестьяне», предъявлявшие определенную сумму капиталов. Например, в 1783 г. было утверждено «Согласие о приеме крестьянина Филиппа Поморцева по объявленному от него пятисот пятидесяти рублев капиталу по городу Иркутску в купе­чество вечно». Имевшего такой капитал зачисляли в купцы 3-й гильдии. Минимумом считался капитал в 525 рублей. Купцы 3-й гильдии, не обладающие по какой-либо причине этой суммой, пода­вали «объявление» о переводе их в мещане «по неимению капитала пятисот двадцати пяти рублев».

Часть горожан, занимавшихся сельским хозяйством, переселя­лась из города в деревню. В 1789 г. были переведены в крестьяне 73 жителя Иркутска. Они проживали в Оекской, Китойской, Тутурской слободах, Кудинской, Смоленской, Максимовской, Еловской, Тугутуйской деревнях и Тункинском остроге.

Некоторые из иркутских мещан нанимались в качестве работ­ных людей на купеческие суда, уходившие в «морской вояж» — для промыслов и торговли в районах Охотского моря и Тихого океа­на. Сохранился «Реестр ушедших на... морских компанейщиков су­дах в морской вояж Иркутского губернского магистрата работным людям в 1782 году».

Иркутск играл видную роль в деле торговли и промыслов на побережье и островах северо-восточной части Тихого океана и на Аляске. В Иркутске не раз бывал известный мореплаватель Г. И. Шелихов. В 1787 г. им была основана торгово-промысловая компания, названная «Американской». В ней участвовали иркут­ские купцы: Шарапов, М. Сибиряков, И. Сизов, Петр и Иван Ми­чурины, А. Пахолков и другие. Затем крупные иркутские купцы во главе с «первостатейным» купцом Мыльниковым учредили Иркут­скую коммерческую компанию. В 1798 г. она соединилась с шелиховской, составив общий капитал в 724000 рублей. Через год она была принята под покровительство центральной власти и получи­ла название Российско-Американской компании. «Эта Компа­ния», — сообщает иркутский летописец, — рожденная достопамят­ным Шелиховым, распространила свои владения на огромное про­странство материка Америки и архипелага островов, лежащих на запад до Японии, по северо-западному берегу Америки и Калифор­нии, к северо-востоку — до независимых индейцев или эскимосов, к югу — Сандвичевых островов».

Иркутск был связан с Российско-Американской компанией. В нем находилась одна из ее контор и «американские казармы», где хранились припасы, закупленные для Российско-Американской компании. В Иркутске производился наем работных людей, местные купцы - участвовали в торгово-промысловых операциях компании. Наконец, иркутская навигационная школа подготовляла штурманов на казенные и купеческие суда, плававшие по Тихому океану от Охотска в Камчатку и к берегам Северной Америки, Алеутским и Курильским островам. На иркутский рынок поступала часть цен­ных мехов, добываемых на промыслах Российско-Американской компании.

В Иркутске устраивались «знатные по Сибири» ярмарки. Они происходили ежегодно в октябре, ноябре, декабре, а иногда и рань­ше, в зависимости от того, когда успевали Прибыть товары, закуп­ленные на Нижегородской и Ирбитской ярмарках, а также ки­тайские товары из Кяхты.

В 1791 г. в Иркутске находилось 1508 домов и проживало 9522 человека. Город разделялся на две части: Ангарскую и Идинскую. Первая примыкает к Ангаре, вторая — к Иде, или Ушаковке. Ан­гарская часть имела четыре квартала, Идинская — пять.

В Иркутске находилось два гостиных двора: каменный и дере­вянный. В первом было 224, во втором — 243 лавки; кроме того, на хлебном рынке — 67, а в мясных рядах — 36 лавок. Город имел шесть казенных магазинов: провиантский, соляной, винный, поро­ховой, «архивской» и магазин припасов, предназначенных для нер­чинских заводов. «Архивской» магазин — это губернский архив, хранивший многочисленные документальные материалы.

В Иркутске, кроме мастерских ремесленников, действовали не­большие кузницы, кожевни, мыловарни, пивоварни, мукомольные и пильная (для распиловки леса на тес) мельницы, кирпичные са­раи. С 1747 г. существовал стекольный завод, на котором работа­ло в 1791 г. до 50 рабочих.

В 1799 г. был открыт за речкой Ушаковкой казенный Ремеслен­ный дом. В нем работали ссыльные. По окончании срока ссылки они часто селились около Ремесленного дома, продолжая занимать­ся ремеслами, обучая им своих детей и местных жителей. Эти ре­месленники положили начало новой части города — Ремесленной, или Рабочей, слободе (теперь Рабочее предместье). В Ремесленном доме занимались ремеслами: кузнечным, столярным, шорным, обой­ным, малярным, каретным, мебельным, медным, позолотным, то­карным, слесарным, портняжным. Ремесленный дом просущество­вал до 1858 г.

В 1810 г. в Иркутске находились суконная, полотняная, шляп­ная мануфактуры, стеклянный, 2 свечных (выделка сальных свеч), 13 кожевенных и 10 мыловаренных заводов.

Даже самое расположение городских выездов свидетельствова­ло о торгово-экономических связях Иркутска. В XVIII и первой половине XIX вв. в Иркутске различались четыре главных выезда из города: Московский, Заморский, Кругоморский и Якутский. Московский выезд в начале Ланинской улицы (теперь ул. Де­кабрьских событий) доходил до берега Ангары, где приставали большие карбазы, перевозившие на другой берег. Там начинался Московский тракт.   В  1811—1813 гг. у Московского выезда выстроили триумфальные ворота. Они были расположены на москов­ской заставе, на самом берегу Ангары. Их строил иркутский гу­бернский архитектор Я. А. Кругликов. Московские ворота пред­ставляли собою каменные четырехэтажное строение в стиле ампир. В нижнем этаже ворот находилось помещение для перевозчиков, а также караульня, где регистрировали всех проезжающих. В верх­нем этаже — зал с двумя большими полукруглыми окнами. Высокая арка ворот была довольно красива, сверху ворота заканчивались двумя фронтонами, нагроможденными один на другой. Фронтоны были украшены двумя симметрично расположенными «рогами изо­билия» и другими лепными украшениями. Заморская (Забайкаль­ская) дорога по улице того же названия вела к берегу Байкала. Кругоморская дорога после переправы через Ангару в Глазковское пред­местье также шла к Байкалу, а затем — «вокруг моря». Якутский выезд в Знаменском предместье открывал дорогу на север — в Якутию.

По планам Иркутска, относящимся к первой половине XIX века (известны планы 1813, 1829, 1848 и 1849 гг.), можно наглядно про­следить, как появлялись новые улицы, кварталы, наиболее значи­тельные постройки.

Интересное описание Иркутска в начале XIX века (1819 г.) дает крупный знаток географии Иркутской губернии землемер А. И. Лосев.

Иркутск разделялся на три части: 1) самый город, располо­женный на мысу, образуемом Ангарой и Ушаковкой; 2) Знаменское предместье за речкой Ушаковкой. На восток от Знаменского предместья, за речкой Сарафановкой, впадающей в Ушаковку, на­чала возникать Рабочая слобода. Возле этой слободы на берегу Ушаковки находилось иркутское адмиралтейство. Его обязанности заключались в снабжении морским оборудованием Охотского пор­та и Камчатки, а также Байкала. Адмиралтейство ведало построй­кой казенных парусных судов — галиотов — и судоходством на этом озере. Была даже носящая громкое название должность адмирала Байкальского флота. Адмиралтейство являлось мертворожденным бюрократическим учреждением, действовало сравнительно недолго и существенной пользы для байкальского судоходства не принесло. 3) Третью часть города составляло предместье Глазково на левом берегу Ангары. Оно представляло собою одну длинную улицу в пол­торы версты.

Иерусалимская гора выше Горной улицы, пролегавшей у по­дошвы горы, еще не застраивалась.

В городе в 1819 году было 62 улицы. Главной из них являлась Заморская, или Байкальско-Заморская (теперь — улица Ленина). На месте нынешнего рынка находилась Арсенальская площадь. Здесь был арсенал, или пушечный двор; улица, прилегавшая к площади, получила название Арсенальской.

В 1809 и 1816 гг. были изданы указы о благоустройстве горо­дов. Первый гласил об устройстве домов в городах по утвержден­ным стандартам, второй — о содержании городов в чистоте. Исполнителем этих указов в Иркутске стал губернатор Трескин. Он приступил к выполнению их мерами чисто полицейского воз­действия, доходившими до курьезов. По распоряжению губернато­ра была произведена планировка города, на улицах поставлены ве­хи. После этого полиция отдала приказ, чтобы домовладельцы к известному сроку перестроили дома и заборы согласно расплани­ровке улиц. Прошло около года, срок истекал, но многие не торопи­лись выполнять распоряжение. Был дан дополнительный срок в три месяца. Некоторые из домовладельцев и в этот период не вы­полнили приказа. Тогда, по свидетельству одного из современни­ков, «началась ломка, которая всех ошеломила». Для выполнения губернаторского приказа была назначена команда заключенных ир­кутской тюрьмы во главе с арестантом Гущей (она называлась «гущинская команда»).

Писатель И. Т. Калашников, живший тогда в Иркутске, рас­сказывал в своих воспоминаниях, что по распоряжению Трескина площади были подняты и осушены, кривизна улиц выправлена. С домами, стоявшими не по плану, поступали без всякой церемо­нии. Бывало, является так называемая гущинская команда, зани­мавшаяся «выправлением» города, и дом поминай как звали. Если же не весь дом, а только какая-нибудь часть вылезла вперед, то ее просто отпиливали по линии улицы. Вот, например, один из по­добных случаев ломки.

«На Тихвинской улице был старинный дом Останина, который по крайней мере на три сажени выходил за линию других домов. И вот, по словам хозяев этого дома, они еще спали, как вдруг слы­шатся над самыми головами стук и гром, встают и видят, что над ними уже разобрали крышу и рубят потолки. Так и отсекли часть дома, выдававшуюся на улицу».

Реализация указа 1816 г. о постройке домов по стандарту по­ручалась губернскому архитектору. При Трескине (1806—1819 го­ды) эту должность занимал Кругликов. Не обладая талантом строи­теля, он имел какое-то особое пристрастие к высоким крышам, сажени в две отвесной высоты, считая их главным украшением до­мов. Эти кровли напоминали крыши средневековых трехэтажных каменных зданий готического стиля. Кругликов же такие крыши ставил на небольших бревенчатых домиках. Подобная «готика» делила постройку неуклюжей, безобразила ее. Дома с высокими крышами «кругликовского» типа встречаются даже на фотографиях Иркутска, относящихся к 60-м годам XIX столетия.

Некоторые городские дома, преимущественно более поздней по­стройки, были обшиты тесом и окрашены (преобладали желтый и серый цвета). Но большинство домов были бревенчатые. Слюду в окнах заменило стекло, главным образом местного производства (Тальцинской и Тельминской фабрик). По словам писательницы Авдеевой, в начале XIX века дома в Иркутске строились «старин­ным манером», они были высокие, в два жилья: вверху — горницы, а внизу — подклеть (подвальный этаж). Дворы обносились высо­кими заборами. В некоторых домах были мезонины, которые на­зывались чердаками.

В первой четверти XIX века Иркутск по своей величине зани­мал первое место среди других городов Сибири. В 1823 году в нем было 1645 домов; два гостиных двора (каменный и деревянный) с 219 лавками; три рынка, имевшие 90 лавок; 108 лавок при купе­ческих домах; несколько мелких предприятий; казенные складоч­ные магазины: провиантский, соляной, винный, пороховой; склад материалов и орудий производства для Нерчинских серебропла­вильных заводов и рудников; казармы для солдат и казаков; 14 церквей и монастырь (Знаменский). В 1805 году в Иркутске были выстроены так называемые американские казармы на Казарминской ул. (теперь — улица Красного восстания). Они были соору­жены на средства, специально для этого собранные членами Рос­сийско-Американской компании с условием освобождения их от су­ществовавшей тогда постойной повинности.

Иркутск называли столицей Восточной Сибири, но вид его был не столичный. Из 1645 домов каменных было только 53, в том числе 23 дома принадлежали казне и 30 — купцам. Остальные до­ма были деревянные, многие из них — ветхие. Писатель М. Алек­сандров, посетивший Иркутск летом 1827 года, следующим обра­зом описывает свои впечатления о городе:

«Мы осмотрели даже самые темные, самые узкие переулки го­рода, строившегося во время своего возникновения как бы наскоро, без всякого плана. Многие старинные, ветхие деревянные дома вы­ходили на улицы (впоследствии прорезанные по плану), иные угла­ми, иные задними- надворными стенами, иные полуразвалившимися сараями. Тротуары, и то до крайности жалкие, существовали толь­ко на двух улицах, именно: на Заморской и Благовещенской. Бе­рег Ангары, великолепный по местности, начиная от триумфальных ворот до Сибиряковского дворца, завален был мусором, который очищался каждогодно весенними разливами величественной, чуд­ной, единственной реки по своему значению. На площади большо­го гостиного двора каждодневно производилась перегрузка россий­ских и китайских товаров, и этою только извозною деятельностью оживлялась прекрасная площадь, украшавшаяся в то время домом генерал-губернатора. На так называемом малом базаре было более движения и житейской суеты с утренней зари и до позднего вечера. Тут продавалось все, кроме птичьего молока, как говорит русская пословица. Иркутск в то время имел физиономию чисто сибирского города. В продолжение дня по улицам двигался простой народ, женщины под накидками, мужчины промышленного разряда в си­них кафтанах и буряты в своих национальных костюмах... Окна домов, выходившие на улицу, задернуты были постоянными зана­весками или закрыты китайскими шторами. Женщины среднего и высшего классов, казалось, вели еще затворническую жизнь и, по замечанию моему, не показывались на прогулки по вечерам, кото­рые так восхитительны в Иркутске весною и летом. Бродя по ули­цам на закате солнца, когда скатывалась с них волна дневной су­матохи, я не слыхал нигде ни одного музыкального звука, ни одной рулады вокального пения. Все было тихо, как в пустой храмине, только изредка в торговых домах звучали цепи сторожевых собак и раздавался тревожный набат поколотки. Если случалось встре­чать запоздалые дрожки, то они мчались по пустой улице опро­метью и моментально исчезали во дворе под воротами. Потом сно­ва воцарялась могильная тишина...».

Читать дальше