Старый Иркутск, как и другие города, не представлял собою чего-то единого и цельного по внешнему виду, составу и благосо­стоянию населения. Фактически Иркутск разделялся как бы на два города: в центре находились лучшие дома купцов и крупных чиновников, имевших высокие доходы, — на окраинах ютилась го­родская беднота. Одни вели роскошную жизнь, щеголяли наряда­ми последних мод Петербурга и Парижа, ездили в двухместных ка­ретах и колясках, приобретали «предметы роскоши и изящного вку­са», веселились в купеческом клубе или дворянском собрании, устраивали маскарады, балы, вечера, «ели и пили много». Город­ская беднота едва перебивалась, испытывая нужду и лишения. Особенно тяжелым было положение бездомной «ангарщины» — рабочих на рыбных промыслах, которые проводили рыболовный се­зон на Байкале, а зимой возвращались в город, — деревенской бед­ноты, прибывшей на поиски заработка, приискателей, потерявших здоровье на золотых промыслах. На социальные контрасты старого Иркутска обратил внимание такой наблюдательный и вдумчивый писатель, как М. В. Загоскин:

«Годовой доход иркутских жителей различных заведений и за­нятий, конечно, невозможно определить даже приблизительно. Есть здесь люди, получающие до 50 тысяч, и есть такие, которые не за­рабатывают до 50 рублей. Годового дохода рабочего недостает на самое необходимое. Если взять во внимание невозможность оты­скать работу иногда в течение нескольких дней, праздники, семей­ство, болезни, то окажется, что состояние рабочих сословий весьма незавидно. Недаром же они помещаются в самых грязных лачугах, в нижних этажах, сырых и холодных, недаром так много в Иркут­ске умирающих, больных, нищих...»

В 1879 году Иркутск постигло страшное несчастье, от которого он долго не мог оправиться: значительная часть города была унич­тожена пожаром.

Центральная часть Иркутска, приблизительно от улицы Дзер­жинского (ранее — Арсенальская) до берега Ангары, застроена в течение последних 65 лет. Пожарами 22—24 июня 1879 г. вся эта часть в количестве 75 кварталов была уничтожена огнем и пред­ставляла собою почти пустыню, которую пришлось вновь застраи­вать. Иркутский библиограф и историк Н. С. Романов рассказывает.

«Это было большое бедствие для Иркутска, началось оно 22 июня 1879 г.

Стоял жаркий и ветреный день. Около 4 часов дня вспыхнул пожар в Глазковском предместье (предместье Свердлово), куда уехали две пожарные команды и обоз городской управы, а в 5 ча­сов вспыхнул пожар на Баснинской улице (Свердловская); во дво­ре, где сейчас слюдфабрика, загорелись амбары, сеновалы, и благо­даря скученности построек огонь перебросило на смежную усадьбу Вагина, а от нее огонь, подгоняемый ветром, пошел на улицу Боль­шую Трапезниковскую (Желябова) и на Грамматинскую (теперь (ул. Каландарашвили).

Огонь шел сплошной стеной, остановить его не было никакой возможности. Тучи дыма затмили солнце. Жители Медведниковской (Халтурина) и Ланинской улиц (ул. Декабрьских событий) видели, что огненное море разливается именно в эту сторону, и, бро­сив свои дома и имущество, бежали на берег реки Ушаковки. Паника овладела всеми, думали только о спасении жизни.

Через два часа от начала пожара горели три квартала. Пред­полагали остановить огонь возле зданий военного училища и аптечного склада (сейчас угол улиц Халтурина и Декабрьских собы­тий), но загорелась и Владимирская церковь. Когда сгорели скре­пы, державшие колокол, он упал и своей тяжестью пробил два ка­менных свода. К 10 часам вечера по направлению ветра гореть было нечему. Всю ночь догорали 14 кварталов, большое алое зарево зло­веще освещало уцелевшую часть города; 23 июня пожарище тлело и дымилось, удушливый запах разносился по городу. Иркутяне были подавлены тяжелым предчувствием новой катастрофы.

Воскресенье, 24 июня, базарный день. Солнце пекло страшно, дул восточный сильный ветер. Над городом стояли облака пыли.

В 12 часов дня черные столбы дыма возвестили о новом пожа­ре. Загорело на Котельниковской улице (теперь улица Фурье), в доме Закатина, где был постоялый двор. Огонь нашел хорошую пи­щу в густоте построек и, раздуваемый ветром, перебросился через улицу и шел по направлению к Большой улице (улица Карла Марк­са). Трудно поверить, но через час в огне было уже два квартала, а через три часа огненное море охватило 12 кварталов. Улицы бы­ли заполнены бегущим народом, бежали на Иерусалимское кладби­ще и в Глазково. Солнца не было видно: оно было закрыто туча­ми дыма. Это было нечто похожее на картину Брюллова «Послед­ний день Помпеи».

Наступил вечер. Громадное зарево стояло над городом, огнен­ные языки местами поднимались ввысь. Часов в 11 на Тихвинской площади (теперь площадь Кирова) вспыхнули мещанские торго­вые ряды, в верхнем этаже которых помещался губернский архив.

Яркой иллюстрацией страшного жара верхового пламени может служить тот факт, что большой колокол Благовещенской церкви растопился и стек на землю, образовалась глыба меди около тыся­чи пудов.

К утру 25-го июня 75 кварталов лучшей и благоустроенной части: города представляли собою выжженную пустыню с обгоревшими и задымленными остовами каменных домов, труб, печей, над кото­рой носился едкий, удушливый дым».

Всего сгорело 105 каменных построек и 3418 деревянных, все казенные учреждения с архивами, а также и учебные заведения. Сгорели библиотеки — городская и Географического общества, в которых было много редких книг, в частности ценные книги по си-биреведению. Кроме того, сгорел музей Географического общества, имевший 22330 различных предметов.

В губернской гимназии сгорела библиотека с книгами первой Иркутской библиотеки, основанной в 1778 г., в числе которых на­ходилась французская энциклопедия в 35 томов и книги, пожерт­вованные сибирским историком П. А. Словцовым. Сгорели ценные библиотеки В. И. Вагина и А. М. Храмцова, в которых, кроме книг, было много любопытных рукописей о сибирской жизни в на­чале прошлого столетия. Кроме губернского архива, сгорел архив таможни с половины XVII века-— 146 тысяч дел.

Представление о тяжелых последствиях иркутского пожара не только для города, но и для всего края дает нам отчет генерал-гу­бернатора Восточной Сибири за 1879 год. Пожары 22 и 24 июня называются «горестным и еще не бывалым в Восточной Сибири бедствием».

«Пожары эти, истребившие лучшую и большую часть города, нанесли громадные убытки и глубокое поражение, тем более тяж! кое, что за последние пять лет город значительно разросся и укра­сился многими капитальной постройки каменными зданиями и при­нял вид одного из лучших губернских городов Европейской России. В оба пожара — 22 и 24 июня — уничтожено в Иркутске, исчисляя по плану и однодневной статистической переписи 1875 г., 75 квар­талов, в коих было 105 каменных и 3438 деревянных жилых домов, 11 церквей, общественное собрание, музей, библиотека, три аптеки, мужская и женская гимназии, уездное и несколько приходских учи­лищ, детский сад, два детских приюта, воспитательный дом и две богадельни, большая часть присутственных мест, государственный банк и казначейство... 4 каменных и 2 деревянных гостиные и мяс­ные дворы и таможенный двор. В сгоревшем районе города еще в-1875 г., по однодневной переписи, считалось 14887 душ обоего пола. Из типографий осталась только одна частная. Определить убытки пожара в точности невозможно, они еще не исчислены, должны доходить до громадной цифры, из них 47г миллионов при­ходится на долю страховых обществ».

В отчете отмечалось, что «пожар, истребивший Иркутск, оста­вил тысячи людей без крова, отнял у многих все имущество, но в то же время он поставил и весь край, получавший товары на свои потребности из Иркутска, в самое тяжелое положение». В резуль­тате гибели товарных запасов в сгоревших гостиных дворах замед­лилось на длительное время снабжение золотых приисков и дру­гих предприятий Восточной Сибири, уменьшились торговые оборо­ты, поднялись цены. Иркутск с трудом оправлялся от страшного бедствия.

После пожара 1879 года значительная часть города отстраи­вается заново, появляется больше каменных построек, улучшается планировка улиц. Через месяц после пожара началась стройка, в Иркутск со всех сторон шли рабочие. К зиме было построено 13 ка­менных и 68 деревянных домов. Кроме того, достраивалось около 100 деревянных и 13 каменных. В следующем году была отстроена уже четверть сгоревшей части города. Через 10—12 лет, к началу 90-х годов, следы пожара почти совсем исчезли. Однако многое восстановить было невозможно: погибли памятники старой архи­тектуры, множество ценнейших книг, рукописей, архивных доку­ментов, музейных коллекций.

Ряд улиц центральной части города — Большая, Амурская, Тихвинская, Пестеревская, Ивановская, — сильно пострадавших от пожара, был почти сплошь застроен новыми каменными домами; постройка здесь деревянных зданий была даже запрещена. Из наи­более значительных построек, сооруженных после пожара 1879 года, известны следующие.

В 1883 г. были выстроены здания музея Восточно-Сибирского отдела Русского Географического общества и библиотеки при нем. Они построены в виде замка и башни (библиотека) мавританского стиля по проекту архитектора Розена. Вверху фасада в небольшой нише виден глобус — символ географической науки. По проекту того же архитектора выстроено в романском стиле с некоторыми элементами готики двухэтажное здание Базановского воспитатель­ного дома (теперь — глазная клиника), затем здание Трапезниковского промышленно-технического училища на Тихвинской площа­ди (ныне здание горнометаллургического института). К 80—90-м годам ^С1Х века относится ряд построек по проектам архитектора В. А. Рассушина: здание городской думы (ныне оно надстроено двумя этажами, и в нем помещается горсовет), общественного со­брания (теперь — театр музыкальной комедии) и другие. К этому же времени относится постройка большого здания Ивано-Матре-нинской (Базановской) детской больницы, занимающей почти це­лый квартал в конце 1-й Иерусалимской улицы (теперь —1-я Со­ветская), затем дома книготорговой фирмы Макушина и Посохина, где теперь находится государственная типография и редакция «Восточно-Сибирской правды». В течение пяти лет, с 1892 по 1897 год, был построен на средства, собранные путем подписки среди граждан города, новый городской театр, который считался одним из лучших театральных зданий в провинции. Проект театра при­надлежит академику Шретеру, руководил строительством инженер. Масленников.

Среди более или менее значительных построек, возникших в Иркутске в конце XIX и первые годы XX вв., преобладали купе­ческие особняки, магазины, торговые конторы, банки, правитель­ственные здания. Самым большим из магазинов считался пассаж торгового дома братьев Второвых на Ивановской улице (теперь — Пролетарская), сгоревший в 1917 г. Ряд правительственных учреж­дений (центральный телеграф, управление Забайкальской- желез­ной дороги, «судебные установления» и другие) помещался в «до­ходных домах» купечества, получавшего высокую арендную плату. Крупных построек фабрично-заводского типа в старом Иркутске не было. Мелкие предприятия полукустарного типа помещались в небольших зданиях.

Обновление городских построек после пожара 1879 г. не при­вело, однако, к коренным изменениям общего вида всего города. Если в центре возникали новые каменные дома, где жили купцы и чиновники, помещались магазины, торговые конторы и канцелярии, то городская беднота по-прежнему ютилась в жалких лачугах на окраинах города. Несмотря на крупные недостатки в его благоуст­ройстве, Иркутск в конце XIX века производил приятное впечат­ление на путешественников, находивших здесь приют и отдых после долгого и трудного пути с запада на восток. Путь из Европейской России до Иркутска был до проведения Сибирской железной доро­ги действительно труден. Кратко, но выразительно описывает этот путь А. П. Чехов:

«От Тюмени до Иркутска я сделал на лошадях более трех тысяч верст. От Тюмени до Томска воевал с холодом и разливом рек: холода были ужасные, на Вознесенье стоял мороз и шел снег, так что полушубок и валенки пришлось снять только в Томске в гости­нице. Что же касается разливов, то это — казнь египетская. Реки выступали из берегов и на десятки верст заливали луга, а с ними и дороги; то и дело приходилось менять экипажи на лодку, лодки же не давались даром — хорошая обходилась пудом крови, так что нужно было по целым суткам сидеть на берегу под дождем и хо­лодным ветром и ждать, ждать... От Томска до Красноярска от­чаянная война с невылазной грязью. Боже мой, даже вспомнить жутко! Сколько раз приходилось починять свою повозку, шагать пешком, ругаться, вылезать из повозки, опять влезать и т. д.; слу­чалось, что от станции до станции ехал я 6—10 часов и на починку повозки требовалось 10—15 часов каждый раз. От Красноярска до Иркутска страшнейшая жара и пыль». Уже подъехав к Иркут­ску, Чехов не сразу попал в город: задержала переправа через Ан­гару. Переправа производилась  на плашкоуте  (пароме), который иркутяне называли «самолетом». Он нередко задерживался. Так было и во время приезда А. П. Чехова. 6-го июня 1890 г. Антон Павлович писал:

«Подъезжаем к Иркутску — надо переплывать через Ангару на плашкоуте (т. е. на пароме). Как нарочно, точно на смех, подни­мается сильнейший ветер... Я и мои военные спутники, 10 дней мечтавшие о бане, обеде и сне, стоим на берегу и бледнеем от мыс­ли, что нам придется переночевать не в Иркутске, а в деревне. Плашкоут никак не может подойти... Стоим час-другой, и — о, не­бо!— плашкоут делает усилие и подходит к берегу. Браво, мы в бане, мы ужинаем и спим! Ах, как сладко париться, есть и спать!»

На А. П. Чехова Иркутск произвел хорошее впечатление:

«Из всех сибирских городов самый лучший — Иркутск...

Иркутск — превосходный город. Совсем интеллигентный. Театр, музей, городской сад с музыкой, хорошие гостиницы... Нет уродли­вых заборов, нелепых вывесок и пустырей с надписями о том, что нельзя останавливаться. Есть трактир «Таганрог».

А. П. Чехов пробыл в Иркутске несколько дней и видел, глав­ным образом, центральную, относительно лучше благоустроенную часть города. Между тем его благоустройство имело большие изъя­ны. Город, имевший в 90-х годах прошлого столетия 50000 жите­лей, среди которых были крупные купцы и золотопромышленники, испытывал острый финансовый кризис в отношении городского бюджета. Городская дума и управа, в которой преобладали купцы, промышленники, зажиточные мещане и чиновники, мало заботились о городском благоустройстве. Коммунальное хозяйство было запу­щено. Город не имел не только канализации, но даже и водопрово­да. В Иркутске, за исключением немногих центральных улиц, мо­щенных булыжником, не было мостовых, и он плохо освещался.

В 1864 году была установлена телеграфная связь Иркутска с Петербургом. До этого из Петербурга в Иркутск и обратно скака­ли на перекладных фельдъегери и курьеры с депешами и эстафе­тами.

Внутригородской транспорт в Иркутске вплоть до установления советской власти ограничивался извозчиками, появившимися с 1837 года. Переправа через Ангару у Московских ворот на Мос­ковском тракте и против Глазковского предместья производилась до середины XIX века на карбазах. В конце 50-х годов в этих ме­стах были устроены так называемые «самолеты». Они представля­ли собою плашкоуты, ходившие от одного берега к другому. По сравнению с переправой на карбазах это считалось значительным достижением. В 1891 г. был построен понтонный мост через Анга­ру, переправа же у Московских ворот по-прежнему производилась на плашкоуте. Понтон облегчал переправу, но имел ряд крупных неудобств. Когда проплывали пароходы, понтонный мост прихо­дилось разводить. Наконец, понтон снимался в зимний  период.

В начале XX века много раз поднимался вопрос о постройке по­стоянного железного моста через Ангару, составлялись многочис­ленные проекты и сметы, изыскивались средства, но к постройке моста так и не приступили...

До 1870 года управление городским хозяйством находилось в руках городской думы, учрежденной в 1785 году. Городское управ­ление, созданное на основе положений, изданных еще при Екате­рине II, не могло уже удовлетворять новым условиям, связанным с развитием капитализма в России.

В 50-х годах XIX века, в тот период, когда подготовлялась крестьянская реформа, либеральное дворянство стало намечать про­грамму реформ государственных учреждений. Эта программа име­ла целью приспособить политический строй России, сохраняя его классовую дворянско-помещичью сущность, к потребностям капи­талистического развития.

С 1863 года по 1874 год в России были проведены реформы земская, городская, судебная, цензурная, военная и другие. «Если, — писал Ленин, — бросить общий взгляд на изменение все­го уклада российского государства в 1861 году, то необходимо при­знать, что это изменение было шагом по пути превращения фео­дальной монархии в буржуазную монархию. Это верно не только с экономической, но и с политической точки зрения. Достаточно вспомнить характер реформы в области суда, управления, местного самоуправления и т. п. реформ, последовавших за крестьянской ре­формой 1861 года, — чтобы убедиться в правильности этого поло­жения. Можно спорить о том, велик или мал, быстр или медлите­лен был этот «шаг», но направление, в котором этот шаг последовал, так ясно и так выяснено всеми последующими событиями, что о нем едва ли может быть два мнения».

По новому городовому положению 1870 г. городские думы, вве­денные еще при Екатерине II и составлявшиеся из депутатов со­словных групп, были заменены бессословными городскими думами. Члены дум избирались на четыре года на основе имущественного ценза из состоятельных слоев городского общества. Деятельность дум была ограниченной, так как городские самоуправления ведали чисто хозяйственными вопросами: внешним благоустройством горо­да, устройством пристаней, рынков и базаров, проведением проти­вопожарных мер, попечением о развитии местной торговли и про­мышленности, народного образования, организацией благотвори­тельных заведений и больниц и заведыванием ими и проч.

Городское самоуправление имело право издавать свои поста­новления, но не располагало ни юридической, ни фактической воз­можностью настоять на их исполнении. Оно не обладало принуди­тельной властью, даже не могло привлекать к судебной ответствен­ности лиц, нарушающих ее постановления; это зависело от желания полиции.

Городские учреждения находились под надзором местных властей — губернатора или градоначальника, которые контролировали и утверждали их постановления. Городские головы губернских го­родов утверждались в должности министром внутренних дел, а го­ловы других городов — губернатором. Следовательно, городское са­моуправление было не органом местной власти, а лишь подсобным органом правительства, главным образом по делам хозяйственной жизни.

Вскоре после утверждения Александром II нового городского положения последовал именной указ сенату о немедленной орга­низации городских самоуправлений в 45 губернских и областных городах России уже на основе нового положения. В число этих го­родов входил и Иркутск. Однако в нем введение городового поло­жения затянулось до августа 1872 г. В Иркутске право участия в первых избирательных собраниях имели 2213 горожан. Из этого чис­ла на первую курию приходилось 56 чел., на вторую — 305 и на третью— 1852. По сословиям избиратели распределялись так: дво­рян и чиновников — 341, духовных лиц — 50, купцов и почетных граждан—193, мещан и разночинцев— 1629. Избирательное со­брание первой курии состояло из 4 дворян и чиновников, 51 почет­ного гражданина и купца и 1 мещанина. В собраниях второй и третьей курии преобладало мещанство.

Заметим, что в большинстве городов России число членов дум колебалось от 30 до 72 чел. Иркутск был отнесен к разряду много­людных городов. Поэтому в 1872 г. в Иркутскую городскую думу было избрано 72 члена.

Таким образом, по выборам 1872 года половину членов Ир­кутской городской думы составляли купцы и четвертую часть — дворяне и крупные чиновники.

В начале своей деятельности Иркутская городская дума выра­ботала пространную инструкцию о порядке своих заседаний и о руководстве с ее стороны городской управой и другими органами городского управления. В декабре 1872 года дума избрала из свое­го состава финансовый орган, так называемую «подготовительную комиссию», которая учитывала поступление городских доходов, распределяла их на местные нужды и контролировала правильность их использования.

В составе и функциях Иркутской городской думы, открытой в 1872 году, не произошло существенных изменений вплоть до 1917 года. Преобладающую роль в ней играло купечество.

Городское управление в Иркутске непосредственно подчинялось губернатору и генерал-губернатору. До 1887 года губернские и краевые органы, находившиеся в Иркутске, функционировали на основании «Учреждения об управлении сибирских губерний», со­ставленного в 1882 г. В 1883 году из ведения Главного управления Восточной Сибири были выделены Забайкальская, Амурская и Приморская области с подчинением их приамурскому генерал-губер­натору. Восточно-Сибирское генерал-губернаторство после этого выделения имело в своем составе Иркутскую, Енисейскую губер­нии и Якутскую область. В июне 1887 года Совет Главного управ­ления Восточной Сибири, являвшийся органом бюрократической коллегиальности, был упразднен и учреждена канцелярия иркут­ского генерал-губернатора, исполнявшая его распоряжения и распо­ряжения высших органов власти под надзором правителя канцеля­рии. «Общие вопросы по управлению краем, предварительно раз­работанные в канцелярии, подвергались обсуждению в комиссиях, составленных из представителей надлежащих ведомств и лиц». Кан­целярия генерал-губернатора разделялась на делопроизводства, ведавшие различными отраслями управления краем: вопросами эко­номической жизни, финансов, подати и повинности, медико-сани­тарным и школьным делом, административным устройством, тюрь­мами, каторгой и ссылкой, полицией. Такими же вопросами, только в масштабе губернии, ведало Иркутское губернское управление. Ге­нерал-губернатор, подчинявшийся министерству внутренних дел и совету министров, наделялся широкими полномочиями. Кроме внутреннего управления, генерал-губернатор нередко выполнял функции дипломатического характера. При Главном управлении Восточной Сибири существовала особая дипломатическая канце­лярия, затем ее функции были переданы первому делопроизводству канцелярии иркутского генерал-губернатора и чиновнику по дипло­матической части. Иркутск являлся не только административным центром Восточной Сибири, но и посредником в торговых и дипло­матических сношениях с Китаем и Монголией.

Читать дальше