Не отсюда ли, не с берегов ли Оби,
двинулись в свои дальние походы на восток и запад новые поклонники солнечной
рыбы-божества?
Если «солнечный идол» Академгородка
ведет исследователей прошлого Северной Азии с юга Сибири еще дальше на запад и
на юг, то не менее интересны перспективы, которые в том же бронзовом веке и в
то же время — в II—III тысячелетии до нашей эры открываются отсюда, с берегов
Оби и Томи, на север и на восток Северной Азии.
Последнее десятилетие вызвало новые
идеи, новые мысли о процессах, которые происходили в лесных областях:
сибирской тайге, в Приуралье и в европейской части России.
Здесь, в лесах, лишь изредка
встречаются отдельные бронзовые предметы, явно доставленные из степных металлургических
центров: карасукские по типам мечи и кинжалы, такие же литые бронзовые
втульчатые топоры-кельты, наконец, типичные скифские котлы. Керамика же
совершенно иная. В корне отличны от окуневских или татарских памятники
наскального искусства.
Внимательно вглядываясь в
многочисленные, но характерные бронзовые изделия из тайги, а также изображения,
например, обнаруженные на скалах Саган-Забы в районе Байкала, можно наблюдать
интереснейший факт.
Бронзовые топоры-кельты в тайге
имеют не собственно карасукский облик, а ближе всего к найденным на Урале, и в
Поволжье, связанным с лесными культурами бронзового века. Культуры эти
получили от В. Городцова по первым находках наименование сейминских, а позже
сейминско-турбинских (по могильнику у деревни Турбиной на Урале). Такие же
связи с лесными районами Западной Сибири и лесной полосы Восточной Европы
обнаруживаются в петроглифах Байкала.
Существовал, следовательно, в лесах
Евразии своего рода второй коридор, параллельный степному, по которому
распространялись культурные влияния, протекал процесс взаимосвязей и
взаимодействия.
Без учета такого взаимодействия не
понять и столь важное явление в духовной жизни лесных племен, как шаманизм. Не
случайно же и в бронзовом литье, и на петроглифах-писаницах именно в этом
направлении, вдоль пути «сейминских бронз», обнаруживаются образы шаманов и
шаманских духов в характерном облачении, с рогами на головных уборах. Писаницы
с шаманами встречаются на скалах у Байкала, в низовьях Ангары, на реке Томи и
в Приуралье. Такие же образы видны на керамике: рогатые человечки с поднятыми
вверх руками, адоранты. В бронзовом литье литые маски, личины.
Как ни далек от нас бронзовый век,
но и тогда, вероятно, мир был тесен для людей и для идей. Иначе как бы могли
появиться на скалах Ангары и Лены фигуры ряженых танцоров с длинными хвостами
и воздетыми к небу в молитве руками, точь-в-точь такие, как на петроглифах
далекой Скандинавии, Швеции и Норвегии! Или процессии лодок, правда, более
схематичные, но так живо напоминающие нам наскальные композиции с лодками в
Скандинавии и Карелии?
Таков этот удивительный бронзовый
век, время бронзовых копий и топоров, продолжающий волновать нас, как и поколения
наших предшественников, своими тайнами и загадками, тем, что скрыто в
монументальных курганных насыпях степей и в кладах тайги, в ее жертвенных
местах — настоящих ритуальных музеях лесных племен.
За бронзовым веком следует
железный, не менее, если не более, насыщенный событиями. Народы Сибири теперь
не только вступают в новую индустриальную эру — в железный век, но с течением
времени создают и собственную государственность.
Факт существования таких
государственных образований известен давно, но из него не было сделано
сколько-нибудь широких выводов. Более того, имела место и принципиально
неправильная его оценка: мысль о том, что государственность была привнесена
извне. А между тем для истории народов Сибири и Дальнего Востока в целом он
имеет исключительно важное значение. Прежде всего как свидетельство
закономерности исторического процесса и как выражение их творческой силы.
Четко выделяются два принципиально
важных, а вместе с тем и качественно отличных этапа. Первый соотносится со
временем возникновения первых государств рабовладельческой Евразии и Переднего
Востока. Второй средневековый.
|