Так с первого взгляда стало
очевидно, что вся серия лосиных фигур была произведением не одного какого-то
мастера первобытной эпохи, что к этой скале поколение за поколением, род за
родом приходили древние охотники и оставляли на ней знаки своего пребывания,
свои рисунки.
Это еще нагляднее, еще полнее
представлено на соседней большой композиции с лосиными фигурами. Перед нами
снова лоси. По-прежнему лоси. И только они одни. Но какие разные! Как
своеобразно понимали свою задачу древние мастера разного времени, работавшие на
этой плоскости. Один рисунок явно наслаивался на другой, контуры одного зверя
самым неожиданным, но счастливым для исследователя образом пересекали другую
фигуру.
Первая и вполне законная мысль,
возникавшая при взгляде на эту композицию, была мысль о палимпсестах, о пергаментных
рукописях, исписанных руками средневековых писцов, которые счищали античные
тексты, стихи Сафо, гекзаметры Гомера, чтобы изложить собственные трактаты.
Древние мастера петроглифов
поступали еще проще. Они выбивали свои рисунки прямо на древних фигурах, а
иногда «улучшали», «реставрировали» их на свой манер, дополняли своими
деталями или вписывали в готовые контуры. Так получилось, например, с удивительными
рисунками на Ушканьих островах в Долгом пороге на Ангаре. Там из носорогов
получились... лоси!
И здесь видно почти то же самое.
Одна лосиная фигура, более крупная, пересекает вторую, меньшего размера. При
этом нижний лось оформлен реалистически, с живым и чистым чувством реальности.
Второй же, верхний, зверь схематичен. Над ним работал, пользуясь опять-таки
языком нашего времени, своего рода абстракционист или формалист.
Еще более удивительное существо
получилось на той же плоскости, где, по-видимому, в контуры более ранней
фигуры вписана была другая, изготовленная по формалистическим нормам, как и на
первом рисунке: не сразу можно понять, где голова зверя, где зад!
Конечно, непросто разобраться в
разновременных наслоениях. Мастера петроглифов не стремились закрепить авторство
подписью, да и не имели такой возможности. Время письменной истории еще не
наступило для них, да и для их потомков. Тем не менее, сравнивая одни рисунки
с другими, ангарские с ленскими, удинские с забайкальскими, можно обнаружить
своего рода ариаднину нить в пестром калейдоскопе стилистических манер и
трактовок одного и того же сюжета —
лося.
Теперь известно, что было время
подлинно великого реалистического искусства лесных охотников Сибири. Время
расцвета неолитической культуры каменного века, когда целые скалы, подобно
Ярминской, покрывались художественно выполненными изображениями таежного
владыки — сохатого, соперника медведя за власть над тайгой.
Но медведь появляется на скальных
плоскостях таких картинных галерей крайне редко. Лось же абсолютно господствует,
его фигур здесь буквально не счесть. Это объясняется реальным значением лося в
жизни, в экономике, а соответственно и в духовной культуре, в мировоззрении, в
верованиях и культе лесных племен.
Во всех случаях, где на скалах
Восточной Сибири появляются лоси, во все времена смысл этих рисунков остается
одинаковым.
Озабоченные завтрашним днем,
судьбами своей родовой общины, жители тайги устраивали ежегодные весенние
торжества с целью возрождения зверей и умножения охотничьей добычи. Иначе, по
их понятиям, грозила беда, голодная смерть. Такова была экономическая теория
каменного века.
Лесные охотники видели в лосе не
только источник пищи, но нечто несравненно большее. Мифический зверь лось был в
их глазах самой вселенной. Как это ни удивительно для современного человека,
вселенная мыслилась как живое существо, как лосиха. Все три мира вселенной:
небо, средний мир — наша земля, воображаемая подземная страна мертвых —
преисподняя, представлялись в образе лося.
Новым тому свидетельством служат
замечательные фигуры лосей на Ярминском пороге.
|