Конечно, не подлежит никакому
сомнению, что, несмотря на все, Тыгын был для своего времени носителем
определенной тенденции к объединению якутских родов и к своего рода собиранию
их земель в одно целое. Такое объединение, если бы оно оказалось реальным,
было бы для того времени крупным шагом вперед и прогрессивным явлением, так
как оно содействовало бы прежде всего ограничению кровавых междоусобий,
некоторому обузданию особо яростных грабителей-тойонов, а затем и консолидации
сил народа в целом, осознанию общенародных интересов и межплеменных связей.
Однако к старому возврата не
могло быть, потому что прежние условия, обеспечивавшие устойчивость старого
племенного союза, исчезли. Для перехода же на новый, более высокий этап еще не
было необходимой социально-экономической почвы. Скотоводческое хозяйство
якутов оставалось первобытным по характеру и застойным по технике: так,
например, из всех народов Сибири и Центральной Азии только они одни, кажется,
сохранили специфический способ возбуждения коров при дойке для увеличения
количества молока, описанный античными путешественниками у скифов Причерноморья
задолго до начала нашей эры.
Ремесло, исключая отчасти
кузнечное дело, не выделилось в особую отрасль производства — время второго
великого общественного разделения труда для якутов не наступило. Торговля имела
характер случайного и первобытного по форме обмена; настоящего рынка не было
еще и в помине.
Чисто экономические,
хозяйственные связи были, следовательно, слишком слабы и ничтожны, чтобы
обеспечить длительное и глубокое единство различных племен. Центробежные же
явления слишком крепко коренились как в экономике, так и в
патриархально-родовом укладе с его волчьим законом кровавой мести и вражды к
чужеродцам.
Чтобы все эти препятствия
ликвидировать изнутри, нужна была, вероятно, не одна сотня лет. Да и то, конечно,
еще остается неясным, как скоро удалось бы или даже вообще удалось ли бы
племенам Якутии в изоляции от других более передовых народов и культур, одними
только своими собственными силами подняться на более высокую ступень: ведь, как
известно, якутов со всех сторон окружали еще более отсталые, чем они сами,
племена тайги и тундры. Эти глубокие внутренние причины и привели в конечном
счете к полному крушению объединительных усилий Тыгына, стоявшего на почве
умирающих древних традиций, а не современной ему действительности и будущего!
Трагедия Тыгына была не только
его личной, но и трагедией всего уходившего в прошлое якутского патриархально-родового
общества. Подлинная трагедия Тыгына заключалась, таким образом, вовсе не в
том, что он был будто бы сломлен мощью русских завоевателей и пал в неравной
борьбе за независимость своего народа, а в том, что он в своих личных целях
защищал обреченное дело, осужденное ходом истории. Трагедия заключалась в
том, что в кровавой и безнадежной борьбе со своим собственным народом Тыгын
напрасно стремился вернуть его назад — к пройденному уже историческому этапу,
тщетно хотел реставрировать разваливавшийся племенной союз, подтачиваемый развитием
экономики и классовых отношений. В том, что Тыгын шел не вперед, а назад!
В этой связи можно снова
вернуться к землепроходцу Пенде и старым якутским легендам о первой встрече
якутов с русскими.
В дни наибольшего расцвета
могущества Тыгына в его владениях появляются небывалые люди — сероглазые,
высокие и плечистые, с сильными и ловкими руками.
Тыгын согласно преданию сразу
оценил эти качества.
«С выдающимися вперед носами,
с глубоко сидящими глазами, должно быть они умные, рассудительные люди; они,
бедняги, очень сильны, трудолюбивы и способны», — сказал Тыгын и немедленно
захватил пришельцев в свои руки, чтобы превратить их в работников». Одинаково
поступают позже и дети Тыгына, Чал-лайы и Бэджэкэ. Захватив казаков, они
решили: «Это люди, годные для работы, они будут у нас работниками, заставим их
косить сено». Чтобы уменьшить их силу, перерезали им мышцы и жилы. Летом,
снабдив рабочих провизией, тушей одного быка и кумысом в двух посудах —
симирях, отправили на остров Харыйалах косить сено».
Так обрисована в легенде
первая встреча якутов с русскими, сила, трудолюбие и высокая культура которых
сразу поразили жителей Крайнего Севера. Не менее характерно и то, что
простодушные, трудолюбивые русские люди контрастно противопоставляются в легенде
алчному и коварному деспоту-тойону и его сыновьям, единственным стремлением
которых является угнетение людей труда.
Пришельцы затем строят судно и
уплывают под парусами вверх по Лене. После первого появления русских сыновья
Тыгына, как рассказывает предание, обратились за предсказанием судьбы к шаманке
Таалай, жившей у нынешнего Талого озера в городе Якутске. Боясь сыновей
Тыгына, шаманка всегда превращалась при их приближении в большое пламя. Но на
этот раз старуха согласилась на мольбу сыновей Тыгына, затушила свое пламя и,
камлая, сказала им: «Беглецы уже доплыли до верховьев реки (Лены). Сидя на
облаках, я вижу, как они топорами с широкими лезвиями (у якутов топоры имели
узкое лезвие. — А. О.) обтесывают бревна и говорят: «Поедем к старику Тыгыну, сыну Муньана,
он людям не дает житья, всех угнетает и убивает».
Русские — вот подлинные
избавители от гнета Тыгына, и при этом не русский царь, Ырыахтаагыта, «далеко
пребывающий», не купцы и чиновники, а сам многомиллионный, могучий и
трудолюбивый русский народ, — вот кто помог якутскому народу начать подлинно
новую жизнь. Таков вывод, который сделал якутский народ из бурных событий XVI —
начала XVII века в этой своей легенде, верно отражающей историческую
действительность. Не назад, к патриархальной старине и отсталости, куда звал
Тыгын, а вперед вместе и навсегда с великим русским народом — таков был выбор,
который сделал якутский народ в это переломное время своей истории.
Так, благодаря историческому
фольклору облекается плотью и кровью загадочная доселе фигура одного из крупных
деятелей якутской истории, а вместе с тем раскрываются происходившие в ней перед
приходом русских важные события, о которых молчат или только глухо говорят
письменные документы.
|