После Чингисхана и до Гитлера
история не знает примеров такого тотального разрушения производительных сил,
уничтожения культурных ценностей, населения, какое было произведено этой агрессией.
Всюду, куда достигали цинские
армии, господствовали жестокий террор и национальный гнет, представленные в
наиболее грубых и варварских формах. Укреплялись и насаждались самые отсталые,
чисто азиатские феодальные порядки. Достаточно вспомнить горькую судьбу
ойратов-калмыков в XVIII веке, которые оказались на грани полного физического
уничтожения и нашли спасение только под защитой России. В ходе подавления
восстания цинские войска уничтожили почти поголовно все население Джунгарии.
Очевидцы писали: «Кто б им из зенгорцев в руки ни попал, то уже как мужчина,
женщина, большой или малый, ни единого не упущая на голову побивают», «люди и
скот здесь вырублены без остатку, так что и в плен их не брали». Согласно
исследованиям советских историков завоевателями было истреблено от 600 тысяч
до миллиона человек.
Зверства цинских войск
отмечаются и современными китайскими историками. Вот одно из свидетельств: «Эта
победа была одержана путем самого безжалостного, почти поголовного истребления
населения Джунгарии».
Присоединение Сибири к России
поставило преграду на пути новых завоевателей Азии, угрожавших прогрессу и
самому существованию ее народов. Не случайно же неколебимо стойкими союзниками
и защитниками государственных границ России на Востоке оказались в это время
бурятские и тунгусские воины.
В конкретную историческую
ситуацию героического века русских пионеров Сибири входит один сравнительно
небольшой, но характерный эпизод. Это рассказ о забытом историками, но
замечательном путешественнике начала XVII столетия Пенде.
Одним из важнейших этапов
продвижения русских в глубь Сибири было открытие ими великой сибирской реки
Лены, за которым последовало освоение обширного Ленского края, второй Мангазеи
и новой «златокипящей государевой вотчины», как писал в свое время А. Палицын —
мангазейский воевода и один из образованнейших государственных деятелей первой
половины XVII столетия.
Образное выражение Палицына
вовсе не было простым риторическим оборотом книжной речи того времени. Оно в
полной мере соответствовало реальному значению вновь открытых земель для
русского государства. От Байкальских гор и до Студеного океана через горы, леса
и тундры, заселенные неведомыми племенами и народностями, широкой лентой
протянулась одна из величайших рек Азиатского материка. Почти на всем ее
протяжении, на расстоянии четырех с лишним тысяч километров, густые леса
изобиловали ценным пушным зверем, суровые пространства по берегам и островам
Студеного моря хранили в своих ледяных толщах неисчислимое количество
дорогого «рыбьего зуба» (клыки моржей), мамонтовых бивней.
К востоку от Лены простирались
новые, еще более обширные и не менее заманчивые пространства — одна за другой
открывались неизвестные раньше долины Яны, Индигирки, Колымы и наконец Охотское
побережье, за которым лежал далекий край кочевых оленеводов тундры и оседлых
«зубастых» обитателей крайнего Севера-Востока Азии.
Честь открытия реки Лены и
первых путешествий в ее долине обыкновенно приписывается в нашей общеисторической
и научно-популярной литературе казачьему десятнику В. Бугру и сотнику П.
Бекетову, основателю первого острога на месте будущего Якутска.
|