О том, что Пенда действительно
побывал в центре Якутской земли, свидетельствует и якутский исторический фольклор.
В некоторых вариантах преданий о знаменитом кангаласском вожде Тыгыне
говорится о том, что в последние годы его жизни во владениях Тыгына появились
никому не ведомые пришельцы — первые русские. Эти новые люди, поразившие
бесхитростного якутского вождя своим искусством работать и мудростью,
появились неожиданно и так же неожиданно исчезли.
Существенно и то
обстоятельство, что в якутском предании ясно и определенно говорится о мирном
характере первой встречи русских пришельцев с якутами Тыгына. В устной повести
мангазейских казаков о приключениях Пенды очень подробно излагается борьба с
тунгусами, но нет ни одного слова о каких-либо стычках с якутами или бурятами.
Такое полное совпадение вряд ли может быть случайным. Очевидно, оно соответствует
действительному ходу событий.
Точность устного рассказа
мангазейцев о путешествии Пенды и его 40 товарищей подтверждается тем, что
здесь с полной определенностью указаны главные вехи длинного пути Пенды,
особенно вверх по Нижней Тунгуске, в том числе оставленные им по дороге зимовья,
в которых землепроходцы отсиживались от тунгусов.
Особенно важно, что в
совершенно новом свете изображены Гмелиным и внутренние мотивы, вызвавшие
экспедицию Пенды на Лену. По мнению Фишера, единственной причиной, заставившей
Ленду совершить такое путешествие, была жажда прибыли. Гмелин же прямо и
определенно указывает, что совсем не это было главным и тем более единственным
стимулом для подвигов Пенды и его 40 товарищей в Восточной Сибири.
Пенда, как рассказывали
Гмелину мангазейские казаки, которым, несомненно, была ближе, чем кому-либо
другому, психология храброго путешественника XVII столетия, так много слышал о
больших делах русских землепроходцев на Севере, что и сам захотел сделать
свое имя таким же знаменитым. Жажда великих дел и славы у потомства, а не одно
лишь только простое желание разбогатеть вооружило Пенду такой несгибаемой
волей, таким упорством и смелостью.
Еще более важно то
обстоятельство, что храбрый Пенда, по словам Гмелина, достаточно широко понимал
свою роль пионера в этих новых и никому еще из русских не известных странах.
Дойдя до крайних пределов известной в то время русским Восточной Сибири — устья
Нижней Тунгуски, — Пенда согласно прямому и точному выражению Гмелина «решается
итти вверх по этой реке и всю эту страну исследовать».
Более того, вернувшись
обратно, Пенда оставляет первое письменное известие о своих открытиях, которое
и явилось, по указанию Гмелина, поводом к дальнейшему исследованию и заселению
новых областей Сибири. Нельзя не вспомнить в этой связи об известной докладной
записке мангазейского воеводы А. Палицына, где говорилось о намечавшемся
присоединении Ленского края к русскому государству. Вполне вероятно, что, кроме
различных сообщений тунгусских князцов, Палицын мог использовать при
составлении этого интересного документа и доставленные ему как мангазейскому
воеводе письменные известия Пенды о путешествии по Нижней Тунгуске, Лене и
Ангаре. В этом смысле и следует понимать слова Гмелина о том, что именно
сообщения Пенды дали повод к заселению русскими Ленского края.
Изложенные факты убеждают нас
в том, что землепроходец XVII столетия Пенда, один из многих безвестных
русских первооткрывателей новых земель, память о котором случайно сохранил
Гмелин, вполне заслуживает внимания наших современных историков.
|