Неолитический скульптор с
удивительным чувством реальности и искренней теплотой передал в глине черты
определенного человеческого лица.
Первое, что схватывает глаз
зрителя, это, конечно, нежно очерченный широкий овал лица с обычными для
монголоидов широкими и выпуклыми скулами. Затем миниатюрный подбородок и такие
же миниатюрные, удивительно выпуклые, вытянутые вперед губы.
Столь же примечателен нос —
узкий и длинный, как у североамериканских индейцев. Утрированно узкие и длинные
глаза в виде дугообразных щелей, глубоко прорезанные в мягкой пластичной
глине. Лоб небольшой и узкий. Он переходит в скошенную и вытянутую назад
верхнюю часть головы.
В противоположность детально
моделированной голове бюст фигурки оформлен схематично, отсутствуют даже руки.
Но от этого глубокое впечатление, которое производит удивительное лицо статуэтки,
становится полнее и глубже, еще живее. Точно такие лица можно встретить в
Кондоне сегодня у миловидных нанайских девушек, обладающих той же легкой,
женственной грацией, которая струится от статуэтки, пролежавшей тысячи лет в
заполнении жилища каменного века.
Может быть, самое неожиданное
в кондонской статуэтке легкий наклон головы и тонкой хрупкой шеи вперед, к
зрителю. Он сразу напомнил нам что-то столь же близкое, как и далекое. Уж не
знаменитую ли египетскую царицу? В тот же час она получила от студентов-раскопщиков
имя амурской Нефертити!
Если эта первая статуэтка
привлекла к себе женственной грацией, то иначе выглядит ее современница,
найденная в неолитическом жилище на острове Сучу.
У нее такое же туловище без
рук. Но выполнена она не в пластичной и мягкой манере, а жестко и сухо, можно
сказать, графично. Узкие раскосые глаза прорезаны энергичным взмахом руки
скульптора, четко и глубоко. Маленькие ноздри словно дышат угрозой и гневом.
Вся она динамичная, даже властная.
Если первую, кондонскую
статуэтку можно было назвать Нефертити, то эта скорее вызывает в памяти, как
это ни странно, иной образ, чисто литературный, демонический: пушкинскую
Пиковую даму или Венеру Илльскую П. Мериме.
Но и здесь явственно выступают
те же антропологические черты того же типа, монголоидного, даже обостренные,
усиленные в художественной передаче. Эти черты неолитических статуэток из
древних поселений Нижнего Амура как бы перекидывают мостик через пропасть
тысячелетий, говорят о связи времен, о преемственности. О том же
свидетельствует такой характерный признак этих скульптур, как отсутствие рук.
Все они безрукие.
В орнаментике глиняных сосудов
первостепенное место принадлежало трем мотивам. Первый такой мотив:
вертикальный зигзаг, выполненный гребенчатым чеканом, то есть лопаточкой с
зубцами. Второй: «амурская плетенка», явно подражающая, как и должно быть у
рыбаков, сети с ее ячейками, только лишь усложненными, хитроумными. Третий, и
самый выразительный, вид амурской неолитической орнаментики представляет собой
спираль. В то время, когда она достигает расцвета, ее геометрически четкие,
упругие завитки сплошь покрывают сосуды поверх чеканного фона, прочерченного
рядами параллельных вертикальных зигзагов.
Богатейшая по сравнению со
всем, что известно в неолите Сибири, орнаментика Нижнего Амура замечательна и
тем, что, несмотря на свою глубокую древность, обнаруживает ближайшее сходство,
можно уверенно сказать, тождество с современной этнографической орнаментикой
амурских племен — нивхов, которых прежде называли гиляками, нанайцев (ранее гольды),
ульчей, негидальцев.
Внимательно вглядываясь в
искусство амурского неолитического скульптора, даже в странные личины, можно
заметить такую же связь с современным искусством и, следовательно, неожиданную
по силе преемственность культурных традиций от неолита до наших дней, на
протяжении пяти-шести тысячелетий!
Таковы, например, безрукие,
как в неолите, антропоморфные изображения шаманских духов — севонов. Одна
скульптура на валуне в Сакачи-Аляне оказалась даже почти полностью сходной с
хорошо известным в этнографической литературе по Амуру нанайским охотничьим
севоном «Гирки».
Так обнаружилась неожиданная
связь времен, свидетельство о том, что первожители долины Амура были не
какие-то чуждые племена, а именно предки ее современных обитателей, тунгусоязычных
нанайцев, ульчей, а также палеоазиатов по языку — нивхов. Нивхи — наиболее
вероятные прааборигены Дальнего Востока. Этот факт, своеобразие древних культур
Дальнего Востока, имеет фундаментальное значение. Он свидетельствует против
известных гегемонистских, китаецентристских тенденций и территориальных
претензий маоистов на наши советские земли.
|