НИКОЛАЙ
НИКОЛАЕВИЧ МУРАВЬЕВ. НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ГУБЕРНАТОР
Восточной Сибири и Дальнему Востоку повезло с
губернатором. О Николае Николаевиче Муравьеве сохранились самые противоречивые
отзывы, мнения и оценки. Его или восторженно хвалят, или жестоко ругают, столь
же ожесточенно порицают. Но неравнодушных высказываний о нем нет. Иные из современников
ненавидели губернатора. Но все без исключения отдавали должное его деловым
качествам, нетерпимости к бюрократизму и взяточничеству, умению быстро решать
запутанные вопросы.
Уже первое появление Н.Н. Муравьева в Иркутске на
приеме местных чиновников показало, что губернатор крут нравом и настроен
весьма решительно и что мошенникам и казнокрадам пощады не будет. Получила
известность происшедшая тогда сцена. О махинациях начальника "золотого
стола" горного отделения Мангазеева Муравьеву стало известно по дороге.
Вот что впоследствии рассказывал о своей первой и последней встрече с
генерал-губернатором сам Мангазеев: "Стою, а возле меня стоит Савинский.
Он и моложе меня по службе и заведывал-то всего соляным столом. Представляют
его Муравьеву — "Я так много слышал о вас хорошего", — и пошла
писать: рассыпался в комплиментах… Потом вдруг спрашивает: "А где же
Мангазеев?" — Ну, думаю, если уж Савинского так расхвалил, то меня просто
расцелует. Кланяюсь. — "Я надеюсь, что вы не станете со мной
служить". — Вот тебе и похвала!"
Не поздоровилось многим. Иные были отданы под суд,
некоторые поспешили по доброй воле навсегда уехать из Восточной Сибири. На
Муравьева сразу же посыпались жалобы в Петербург. Оттуда пошли потоком
всяческие распоряжения и запросы. И тогда, по словам писателя И.А. Гончарова,
"предприимчивый дух этого энергичного борца возмущался: человек не
выдерживал, скрежетал зубами, из обыкновенно ласкового, обходительного,
приличного и любезного он превращался на мгновение в рыкающего льва…". Сам
Николай Николаевич в письме брату Валерьяну жаловался: "Всем им хороши
были генерал-губернаторы, которые любили есть, пить, волочиться и наживаться,
по когда государю угодно было назначить меня сюда, то они воображали, что обойдутся
красными словами. На беду их бог дал мне молодость и глубокую преданность
России… Вот и пошли на меня войной, конечно, кабинетною, чернильного,
дипломатическою…"
Генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Николаевич
Муравьев провел в Сибири и на Дальнем Востоке лучшие свои годы. Время было
трудное — конец царствования Николая I. Малейший "либерализм"
считался почти крамолой. И нужно было обладать завидной смелостью, чтобы отважиться
на коренные преобразования, пусть даже в забытом богом суровом каторжном крае.
Еще и до сих пор рассказывают старожилы были и
небылицы про крутого, норовистого, горячего, но справедливого губернатора.
Часто подлинное соседствовало с выдумкой, но и через десятилетия рассказы эти
были неизменно доброжелательны. Добрые дела оставили и добрый след. А ведь
сменилось несколько поколений сибиряков и дальневосточников!
Выходец из известной и старинной дворянской фамилии,
Муравьев был прямым потомком лейтенанта Степана Воиновича Муравьева, участника
Второй Камчатской экспедиции, возглавляемой В.И. Берингом. От брака с Акулиной
Федоровной Неделинской родился его сын Назарий Степанович (1737–1799), дед
будущего сибирского губернатора. А его отец Николай Назарьевич (1775–1845)
после окончания Горного корпуса служил в Нерчинске, но потом перешел во флот,
командовал линейным кораблем и дослужился до капитана первого ранга. Затем стал
вице-губернатором Новгородской губернии.
Выйдя в отставку, Николай Назарьевич поселился в своем
селе Покровском на левом берегу Невы по Шлиссельбургскому тракту. Первым браком
он был женат на Екатерине Николаевне Мордвиновой, а после ее смерти в 1823 году
женился вторично, на дочери адмирала А.В. Моллера — Елизавете Антоновне. Герой нашего
очерка, Николай Николаевич, — сын от первого брака. Родился он 11 августа
1809 года в Покровском. Первоначальное воспитание получил в частном пансионе
Годениуса в Петербурге, после чего был отдан в Пажеский корпус.
Как было заведено в этом самом привилегированном
учебном заведении России, после окончания курса 15-летний юноша был произведен
в камер-пажи и включен в свиту сестры царя великой княгини Елены Павловны.
Обязанности камер-пажей не были трудными, но требовали постоянного присутствия
при дворе: они сопровождали верхом экипаж великой княгини, стояли за столом во
время обеда и т. п. Впоследствии Муравьев рассказывал об одном запомнившемся
ему случае, происшедшем как раз во время дворцового обеда. "Однажды, это
было вскоре после 14-го декабря (1825 года. — А.А.), я стоял за
стулом Елены Павловны, которая обедала у государя. Николай Павлович сидел недалеко
от нее по другую сторону. Во время стола государю подали какую-то бумагу;
прочтя, он протянул ее через стол императрице. Бросив на нее взгляд, она
воскликнула: "Encore un Mouravieff". В эту минуту я
смотрел на государя и увидел, как он глазами показал императрице на меня, точно
хотел сказать, чтобы она была осторожнее, так как здесь присутствует один из
Муравьевых. Я, конечно, понял, что государю сообщили об аресте одного из наших
родичей, которых много было замешано в деле декабристов". Подозрения,
конечно, были излишни — революционером Н.Н. Муравьев не был ни тогда, ни позже.
По достижении 18-летнего возраста Муравьев получил
офицерский чин и начал службу в лейб-гвардии Финляндском полку, в составе
которого участвовал в войне с Турцией, владевшей тогда всем западным побережьем
Черного моря, включая территорию сегодняшней Болгарии. Молодой офицер принимал
участие во взятии Варны и за отличие в боях был произведен в подпоручики.
Затем, прикомандированный к пятой Черноморской флотской бригаде, находился в
числе десантников, бравших Сизополь, сражался у стен Шумлы и Адрианополя.
За проявленную во время Турецкого похода храбрость
Муравьев получил два боевых ордена и самую почетную для офицера награду —
золотую шпагу с надписью "За отвагу". Он быстро продвинулся по
службе, став штабс-капитаном в двадцать лет. Но, несмотря на такое
многообещающее начало, ему вскоре пришлось уйти в отставку по болезни — он заболел
особой местной лихорадкой, от которой не мог избавиться и в Петербурге.
Несколько лет пришлось жить в имении отца. Но уже в 1833 году Муравьев снова в
действующей армии, теперь уже на Кавказе. Теперь он адъютант командующего
Кавказским корпусом генерала Е.А. Головина, бывшего командира его полка.
Молодой адъютант отлично справлялся с обязанностями,
был умен, точен, исполнителен и неоднократно имел случай проявить свою
храбрость. В бою при Ахульго Муравьева ранило в руку. По излечении он стал
начальником Черноморской береговой линии, а в 1841 году, тридцати двух лет от
роду, стал генерал-майором. Однако новая, еще более серьезная вспышка болезни
заставила Муравьева покинуть военную службу. В 1844 году он уехал лечиться за
границу. Там познакомился с мадемуазель де Ришмон, представительницей знатного
французского дворянского рода. Ее, принявшую православие и ставшую впоследствии
женой Муравьева, в России звали Екатериной Николаевной.
|