Шхуна пришла в Императорскую гавань 21 июня, где и
произошла встреча генерал-губернатора Восточной Сибири с командующим
Тихоокеанской эскадрой вице-адмиралом Е.В. Путятиным. Между ними сколько-нибудь
серьезных разногласий не оказалось, и совещание по-деловому быстро завершилось.
Было принято решение укреплять устье Амура, Муравьевский пост на Сахалине
временно снять, но продолжить переговоры в Японии, имея в виду весь остров. На
следующий день Муравьев на шхуне "Восток" ушел в Петровское. Ему
хотелось своими глазами взглянуть на лиман Амура, на места, о которых так много
рассказывал Геннадий Иванович, пройти по открытому Невельским проливу.
Римскому-Корсакову, который однажды — летом 1853 года — уже водил шхуну по
лиману до самого устья, ничего не оставалось делать, как доставить такое
удовольствие высокому гостю.
Частые туманы, а с ними и неизбежные посадки на мель
задержали возвращение в Петровское до второго июля. Зато Муравьев сам убедился,
что по лиману вполне можно плавать. Надо только ограждать фарватеры и постоянно
поддерживать в порядке навигационное ограждение. На следующий день в Петровском
появились Невельской и Казакевич. Шхуну генерал-губернатор 4 июля отправил в
Аян. С распоряжениями, письмами и докладами в Иркутск выслали Корсакова и
Буссе, а также Свербеева. С ними вместе отправился получивший отпуск Бошняк.
Муравьев же со свитой и в сопровождении Невельского и Казакевича на оленях
выехал в Николаевский пост. Он стремился везде побывать, все осмотреть, все
испытать, чтобы иметь право говорить — "я видел сам". 7 июля караван
оленей появился в Николаевском посту. Правителя края и его спутников встречал
начальник поста мичман А.И. Петров.
О том, как прошли последующие дни, можно узнать из
дневника мичмана: "Во всю бытность Муравьева в Николаевске время прошло
хотя хлопотливо, но приятно. В восемь часов утра пили чай, в час дня был обед и
кофе, в шесть часов чай, а в девять часов ужин, в полном смысле русский. После
ужина до одиннадцати часов и позднее Муравьев и мы с ним гуляли по мосткам. Шуткам
не было конца… Муравьев в Николаевске ходил в статском коротеньком пальто, я и
другие в сюртуках без эполет…"
Наступила пора возвращаться в Иркутск. Но
генерал-губернатор ожидал возвращения шхуны из Аяна. Ей предстояло еще сходить
на Сахалин за углем, лишь после этого Муравьев со свитой 8 августа покинул
Николаевск. Переход оказался трудным, пришлось пережидать непогоду в заливе
Счастья. 15 августа бросили якорь в Аяне. А на следующий день В.А.
Римский-Корсаков получил приказ идти в Петропавловск с почтой и предписанием
правителя края фрегату "Аврора" зимовать в Петропавловской гавани.
Здесь, в устье Амура, еще никто тогда не знал о нападении англичан и французов на
Камчатку…
ВОЙНА У
ВОСТОЧНЫХ ГРАНИЦ РОССИИ
Из Аяна Муравьев, озабоченный предстоявшим
продолжением переговоров с Японией, писал Путятину 18 августа: "В
отношении переговоров с Японией я считаю долгом повторить здесь мое мнение, что
лучше оставить пограничный вопрос в неопределенном по-прежнему положении, чем
утверждать за ними хоть самомалейшую часть Сахалина… О неразделенности нашего
владения Сахалином я получил с последним курьером из Петербурга весьма положительное
мнение, но не из Министерства иностранных дел; а потому и не считаю себя вправе
сообщить об этом Вашему Превосходительству официально, а передаю как бы на
словах, тем более что однажды изъясненная высочайшая воля о том, что Сахалин
наш, не может подлежать изменению".
В тот же день Муравьев, Казакевич и сопровождающие
генерала лица отправились в Иркутск и далее в Петербург с
докладом правительству. Действительно, положение на Дальнем Востоке осложнилось
до предела. Ни англичане, ни французы не знали истинного географического
положения в районе лимана Амура. Они не подозревали о наличии существования
проходов туда со стороны не только Охотского, но и Японского моря, не знали о
возможностях плавания в лимане. Если бы все это было известно, они, наверное,
не преминули занять Сахалин, тем самым запереть устье Амура и поставить под
угрозу все сибирские и дальневосточные владения, судьба которых непосредственно
зависела от того, в чьих руках левый берег и устье Амура.
По-иному развертывались события на Камчатке:
англофранцузская эскадра 18 августа вошла в Авачинскую губу и до 25 августа
бомбардировала Петропавловск и находившиеся там русские корабли. Неприятель
дважды высаживал на берег десант. Гарнизон Петропавловска во главе с камчатским
военным губернатором и командиром Петропавловского порта В.С. Завойко, усиленный
подоспевшим на фрегате "Аврора" и транспорте "Двина"
пополнением, успешно отразил все атаки противника, который, потеряв несколько
офицеров и до 350 матросов, 27 августа ушел в открытое море. 7 сентября В.С.
Завойко отправил с лейтенантом Д.П. Максутовым подробное донесение
генерал-губернатору о героическом сражении.
В Петровском и в Николаевском о нем услышали
значительно раньше, от В.А. Римского-Корсакова. При входе в Авачинскую губу 26
августа он встретил бот № 1 под командованием боцмана X.И. Новограбленного,
от которого узнал о стоявших в бухте неприятельских кораблях и о славной
победе. Пришлось изменить курс плавания. На Курильских островах из-за
обнаруженной сильной течи шхуне пришлось остановиться на ремонт в одной из
бухточек острова Шумшу. По пути туда "Восток" встретил транспорты
"Иртыш" и "Байкал". Римский-Корсаков предупредил их
командиров об опасности. На "Байкал" была передана вся почта.
Транспорт доставил ее в Большерецк, откуда она и попала к В.С. Завойко. Шхуна
же "Восток" смогла попасть в Болыперецк только 23 сентября.
Связавшись с Завойко, Римский-Корсаков узнал подробности сражения. 10 октября
он возвратился в Петровское.
Реакция на Петропавловское сражение во всех
общественных кругах России была самой восторженной. Знамя английского
Гибралтарского полка морской пехоты — почетный трофей сражения — произвело
огромное впечатление в Петербурге, участники битвы получили награды. Донесение
В.С. Завойко доставил к Муравьеву в Иркутск лейтенант Д.П. Максутов, который,
отправившись из Петропавловска 7 сентября, уже 8 ноября был в столице Восточной
Сибири. Отдохнуть после трудной дороги офицеру не пришлось — генерал-губернатор
немедленно отправил его в Петербург, куда он и прибыл 26 ноября — рекордные
сроки по тем временам.
Вражеские корабли в 1854 году в Авачинской бухте
больше не появлялись. Впрочем, даже если бы и появились, то, вероятно, были бы
с не меньшим позором изгнаны. Уже 20 ноября 1854 года Завойко писал Корсакову:
"Мы таких ныне настроили батарей, что ежели бы Николай Николаевич немедленно
сделал распоряжение выслать к нам на тендере и шхуне хотя 8 пушек с принадлежностию
и человек 50 отборных людей, и пороху 200 пуд, и офицера артиллерийского, одно
горное орудие с упряжью, то прийди какой хочет неприятель — не допустим его
стать на русскую землю".
Такие же письма Завойко посылал и другим адресатам,
прежде всего, конечно, Н.Н. Муравьеву. Николай Николаевич горячо поддерживал
все, что касалось укрепления Камчатки. И на сей раз он пообещал прислать
необходимую помощь. Одновременно генерал-губернатор обратился к
главнокомандующему флота великому князю Константину с соображениями об обороне
Камчатки в следующем году, когда наверняка можно было ждать нового нападения
неприятеля.
В ответ на свое представление Муравьев получил
совершенно неожиданный ответ. По-видимому, в решении генерал-адмирала
отразилось мнение Невельского, с которым Константина связывали юношеские
воспоминания о совместных учебных плаваниях. Геннадий Иванович неизменно
ратовал за Амур и выступал против укрепления Камчатки. Вот что написал
Муравьеву великий князь: "Ваше превосходительство полагаете укрепить для
будущего Камчатку, для чего потребуются большие усилия и неимоверные труды,
результат коих еще сомнителен… Здесь мы приняли за правило защищать упорно в
будущем году только те пункты, которые мы действительно в состоянии защищать… В
Сибири сильный пункт, в котором может найти убежище весь тамошний флот наш и
который мы в состоянии защищать, если соединим в нем все усилия наши, есть не
Камчатка, а Амур, и потому не сочтете ли благоразумным с открытием навигации не
посылать в Камчатку военные силы, а напротив, оттуда вывести оные, снабдив
только жителей продовольствием, которое спрятать внутри края, и затем
безоружный город или местечко оставить в гражданском управлении. Собственно
порт и морские учреждения упразднить, суда и экипажи вывести и все военные
способы сосредоточить на Амуре. Мысль эту я докладывал государю, и она
удостоена предварительного одобрения его величества".
|