Во второй половине XVII века русские люди прочно
закрепились на Тихом океане и на Амуре. Их успехи не давали покоя маньчжурам,
завладевшим китайским троном и создавшим свою, Цинскую династию. Цинское
правительство объявило о принадлежности северного берега Амура и районов
Забайкалья своей империи, выдвинуло ничем не обоснованные территориальные
притязания на уже освоенные русскими земли и решилось на прямое военное вмешательство.
Русское правительство стремилось к мирному урегулированию конфликта и готово
было пойти даже на частичные уступки.
Источники говорили: у Ф.А. Головина, русского посла на
переговорах, был трехтысячный отряд, которому под Нерчинском противостояло
вчетверо превосходящее войско маньчжуров. По Нерчинскому договору, подписанному
24 августа 1689 года, Головин был вынужден уступить значительные территории по
левому берегу Амура и правому берегу Аргуни. Предусмотрительный посол в таких
тяжелых условиях добился даже и того, что окончательное разграничение
территорий откладывалось, и Приамурье, по сути дела, осталось неразмеченным.
Русские, конечно, не переставали плавать по Амуру, но
теперь это уже были одиночки, большей частью беглые, спасавшиеся от
преследования властей. Еще недавно процветавшие станицы и сам Албазин перестали
существовать. Но и подданные "Поднебесной", которых переселяли в
северные районы, не бывали на левобережье Амура и в его низовьях, не строили
там укреплений, не возводили селений. Само собой случилось так, что речная
гладь Амура размежевывала их. Такое состояние длилось более века, в течение
которого постепенно забывались точные сведения об Амуре. Правда о великой реке
заслонялась всевозможными домыслами и легендами.
С тех пор как французский мореплаватель Ж.-Ф. Лаперуз,
затем англичанин У.Р. Браутон в конце XVIII века и наш соотечественник И.Ф.
Крузенштерн в самом начале XIX века искали пролив между Сахалином и материком,
но так и не нашли его, на картах все чаще стал наноситься перешеек между Сахалином
и материком, а Устье Амура изображаться непригодным для плавания, перегороженным
непроходимыми мелями. Но у русских людей никогда не угасал интерес к
"Амуру-батюшке". И в бумагах, лежавших перед Муравьевым, он находил
много примеров их пребывания там даже и в эти темные десятилетия.
Амур остро был нужен России. Насильственно
отторгнутый, он должен снова стать русским — об этом говорили и писали в то
время все чаще и чаще. И вот в 1846 году, совсем еще недавно — на столе Муравьева
были свежие доклады и карты — Главное правление Российско-Американской компании
организовало экспедицию на бриге "Константин" под командованием
поручика корпуса флотских штурманов Александра Михайловича Гаврилова, участника
кругосветного плавания под начальством Ф.П. Литке. Организаторы экспедиции
поставили перед ней сразу несколько задач, связанных с пребыванием в
дальневосточных водах. И среди них, в частности, такие: выяснить — существует
ли южный пролив, по которому возможен проход из лимана Амура в Японское море.
Иными словами, узнать доподлинно — остров ли Сахалин или же полуостров?
С большой душевной скорбью читал Муравьев строки
отчета Гаврилова, в которых говорилось, что из-за многочисленных запретов,
содержащихся в данных ему инструкциях, он не мог до конца исполнить поручение.
И хотя мореплаватель побывал в лимане и в устье Амура, где пытался искать
фарватеры, он, несмотря на отличную погоду, на поиски южного пролива идти не
отважился — и в результате оказался в плену распространенных в ту пору ложных заблуждений.
Выводы, сделанные Гавриловым, хотя и с оговорками, но подтверждали косвенно
недоступность Амура для морских судов и полуостровное положение Сахалина. Они,
соответствующим образом интерпретированные убежденным противником Амурского
дела канцлером К.В. Нессельроде, повлияли на царя. Канцлер, тупой и косный
реакционер, группировавший вокруг себя сторонников прусско-австрийской
ориентации, враждебно относился к большинству патриотических начинаний
Муравьева и препятствовал решению амурской проблемы.
Постепенно у Муравьева начало складываться
представление об ожидающем его крае и о предстоящих первоочередных действиях.
Он готовился твердо и быстро навести порядок в управлении. А начать решил с
обозрения подвластных ему владений. В уме уже созрел план путешествия по
Дальнему Востоку. Он очень хотел попасть на Камчатку, так как с ней связывал
возможный перенос порта из Охотска в Петропавловск. И конечно, не выходил у
него из головы Амур. Правда, царь решил, что река "бесполезна", хотя
и говорил когда-то, что разговор об этом впереди. Но ведь так он говорил, не
зная еще об исследованиях Гаврилова. Теперь же, казалось, все ясно и нужно
думать о русском порте не в устье Амура, а только на Камчатке.
В это же время произошла встреча Муравьева с Невельским.
Капитан-лейтенант Геннадий Иванович Невельской долгие годы вынашивал планы исследования
Амура и Сахалина. Он до такой степени был увлечен ими, что даже отказался от
командования новым фрегатом и попросился на обычный военный транспорт
"Байкал", отправляющийся с казенными грузами на Камчатку и в Охотск.
Там он рассчитывал добиться разрешения произвести давно задуманные
исследования.
По долгу службы, в то время, когда вверенный ему
транспорт еще строился в Гельсингфорсе, Невельской явился на прием к начальнику
морского штаба адмиралу князю А.С. Меншикову, которому и сообщил о своем
желании попытаться побывать в лимане Амура и поискать пролив между материком и
Сахалином. На замечание адмирала, что у него и так едва хватит времени, чтобы
исполнить порученное дело, Невельской ответил, что просит лишь об одном:
записать в инструкцию соответствующие пункты, а об остальном он позаботится
сам. Меншиков пообещал, сказав, что это было бы полезно. Он же добавил, что
Невельскому неплохо было бы представиться новому генерал-губернатору Восточной
Сибири.
Эта встреча произошла в гостинице
"Англетер", где обыкновенно останавливался во время своих наездов из
Гельсингфорса в Петербург Невельской. Там же жил и Муравьев. Разговор о пользе
для России Амура встретил полное понимание со стороны генерал-губернатора,
заявившего, что важное значение имеет не только возвращение Амура в русские
владения, но и открытие плавания по этой реке. Вместе с тем Муравьев добавил,
что, к сожалению, мнение царя об Амуре в корне изменилось после доклада
Российско-Американской компании. И Муравьев привел слова императора: "Для
чего нам эта река, когда ныне уже положительно показано, что входить в ее устье
могут только одни лодки!"
На это Невельской с жаром отвечал, что он тщательно
изучил историю вопроса и твердо убежден в ошибке, которую повторяют все
исследователи, и что он горячо просит помочь ему осуществить свою мечту.
Муравьева не нужно было упрашивать. Он и сам хотел до конца разобраться в
имевшем жизненное для страны значение вопросе: ведь раньше по реке плавали, и
карты есть, а теперь вдруг устье оказывается недоступным, а Сахалин почему-то
превратился в полуостров! Нетрудно представить себе, как изменилось бы все,
если бы Амур был возвращен России и если бы оказалось, что по нему можно
плавать из самого сердца Сибири, почти от Байкала, в Охотское и Японское море.
Муравьев поверил в Невельского и обещал содействовать его замыслу. Перед тем
как уезжать из Петербурга, будущий правитель Сибири имел встречи с Мешпиковым,
во время которых было решено попытаться еще раз — и теперь уж до конца — узнать
всю правду об Амуре. Они договорились совместно помогать Невельскому.
|