Перед уходом в плавание к берегам Сахалина Муравьев
послал Л.А. Перовскому письмо-представление, в котором наметил программу
преобразований здешнего края. Он предлагал упразднить Охотский порт и перевести
его в Петропавловск. Одновременно следовало упразднить также и Охотское приморское
управление, а входящие в него округа подчинить: Охотский — Якутскому областному
начальнику, а Гижигинский — Камчатскому военному губернатору. Камчатскую
область с присоединенным к ней Гижигинским округом возвести в ранг губернии и
назначить военным губернатором моряка, причем именно В.С. Завойко, с
присвоением ему чина контр-адмирала. Муравьев считал необходимым построить в
Аяне порт Российско-Американской компании. Намечал он также переселить на
Камчатку и в Охотский край до трех тысяч семейств русских земледельцев,
перечислял необходимые меры для укрепления Авачииской губы и охраны прилегающих
морей от иностранных китобоев.
Возвращаясь на "Иртыше" из Петропавловска в
Аян (а он решил возвращаться не через Охотск, а через Аян, дабы осмотреть и
этот порт), генерал-губернатор почти наверняка рассчитывал встретить в море
Корсакова па "Кадьяке", а может быть, и самого Невельского на
"Байкале". Но по выходе из Авачииской губы мореплаватели попали в
штиль, который задержал продвижение почти на десять суток. И при этом стояла
жестокая мертвая зыбь, от которой досталось всем, а более всего, конечно,
женщинам. Не помогло даже искусство опытного капитана, каковым, несомненно, был
В.К. Поплонский, — транспорт качало неимоверно. Уйти от этой качки помог бы
только ветер, а его не было.
Затем долго и безуспешно искали встречи с русскими
кораблями, но в большом количестве встречали лишь иностранных китобоев.
"Кадьяка" и "Байкала" нигде не было. Сначала пошли к
Сахалину. "Иртыш" лег в дрейф между траверсами мысов Елизаветы и
Марии. 22 августа на берег отправились Ваганов, Струве и Штубендорф. Ваганов
произвел глазомерную съемку местности, Штубендорф занимался сбором трав,
растений, камней, а Струве выменивал у местных жителей гиляков (нивхов) свежую
рыбу и расспрашивал о "Байкале", но так и не узнал ничего. После
возвращения посланцев на борт "Иртыша" Муравьев приказал идти к
Шантарским островам. Там тоже высаживались на берег. Но и на Шантарах
Невельского не оказалось, и никто из местных жителей ничего о нем не слыхал.
"Генерал-губернатор был этим очень
недоволен, — вспоминал Струве, — и мы вошли в порт Аян в весьма
невеселом настроении духа. Это тяжелое настроение еще усугубилось встречею в
Аяне с М.С. Корсаковым, который донес о безуспешности своего плавания, и
предположением вследствие всего этого, что "Байкал", вероятно, погиб
или на пути из Петропавловска, или в Амурском лимане, окруженном, по сведениям
В.С. Завойко, опасными банками". Почти двухмесячное плавание Корсакова по
Сахалинскому заливу, в районе Шантарских островов и по Тугурскому заливу, во
время которого русские моряки неоднократно высаживались на берег, не привело к
встрече с Невельским. И Корсаков вынужден был возвращаться в Аян, так и не
исполнив своего поручения. Это было в самом начале августа. "Кадьяк"
вскоре ушел в Охотск, а Корсаков остался в Аяне у В.С. Завойко ожидать прибытия
Муравьева. Василий Степанович сообщил Корсакову, что он со своей стороны послал
навстречу "Байкалу" своего подчиненного Д.И. Орлова на байдарах и
поручил ему сообщить его командиру последние известия: Муравьев на Дальнем
Востоке, а Невельского ищут, чтобы вручить инструкцию.
Генерал-губернатор прибыл в Аян 28 августа. С тревогой
он выслушал доклад Корсакова и распоряжение Завойко относительно посылки
Орлова, рассказал о своем плавании. Слишком много было поставлено на карту.
Нетрудно понять состояние Муравьева, вынужденного с такими невеселыми мыслями и
в полнейшем неведении о судьбе "Байкала" возвращаться в Иркутск. Но и
чересчур долго ждать также не приходилось — на отдых после плавания и для сборов
к предстоящему конному переходу по Аянскому новому, но не менее трудному, чем
старый Охотский, тракту отводилось не больше недели. Не за горами был сентябрь,
а Невельскому предписано не позже 10 сентября возвратиться в Охотск. Неужели
что-то произошло?
Но вот 31 августа, когда терпение у всех было на
пределе, перед входом в Аян показался транспорт. Как хотелось, чтобы это был
"Байкал"! Нетерпеливое ожидание продолжалось всю ночь, пока транспорт
лавировал у входа. Наутро стало ясно: пришел "Байкал". А там, кстати,
сначала и не думали вообще заходить в Аян, предполагая встретить Муравьева в
Охотске, остановились же здесь лишь затем, чтобы высадить на рейде Аяна Орлова
с его байдарами и алеутов, взятых в плавание в Петропавловске.
Старший офицер "Байкала" Петр Васильевич
Казакевич писал сестре: "…мы хотели высадить находящихся у нас алеут и, не
заходя в Аянский залив, идти в Охотск, но вышло иначе. Чем быстрее стали
подлавировать к заливу, тем яснее увидели транспорт "Иртыш" под
флагом Военного генерал-губернатора Восточной Сибири Николая Николаевича
Муравьева. Нам этого-то и нужно было".
Было еще раннее утро, но все в Аяне были на ногах.
Когда уже ни у кого не оставалось сомнений, что пришедшее судно действительно
"Байкал", навстречу ему со свитой устремился на двенадцативесельном
катере Муравьев. Едва катер поравнялся с "Байкалом", до Муравьева
донеслись усиленные рупором слова Невельского: "Сахалин — остров, вход в
лиман и реку Амур возможен для мореходных судов с севера и юга. Вековое
заблуждение положительно рассеяно, истина обнаружилась". Радость
переполнила всех.
И тут уж было не до инструкций и не до
"ослушания" — великое открытие ведь совершилось фактически без
позволения царя. Невельской никаких царских инструкций не получал, и его
действия могли расцениваться как самовольные. Но это все потом — будь что
будет! а пока они победители: губернатор и отважный мореплаватель! И общая
радость. Радость безмерная. Застолье, устроенное Муравьевым по этому поводу,
длилось долго. Разговорам, казалось, не будет конца. Больше всего пришлось
говорить Невельскому, которого заставляли снова и снова повторять самую важную
новость — о южном проливе. Шутка ли: ошиблись Лаперуз, Браутон, Крузенштерн,
Гаврилов, а Невельской доказал свою правоту.
Не дождавшись в Петропавловске инструкций, Невельской
собрал офицеров корабля, объявил им о своем решении выйти в море, чтобы
осуществить давно задуманное, и заручился их поддержкой. Опись почти неведомых
берегов началась с побережья Сахалина. Были исправлены неточности карты Беллинсгаузена,
который в составе экспедиции Крузенштерна производил тут первую морскую съемку.
Затем, обогнув северную оконечность острова, транспорт вошел в залив, названный
Гавриловым заливом Обмана, а у Невельского получивший имя "Байкала",
и встал на якорь в преддверии лимана Амура. Оттуда начались исследовательские
работы.
На опись — ее производили со шлюпок — поочередно
посылались все офицеры. Честь войти в устье Амура и подняться по нему до мыса
Чныррах досталась Казакевичу. Сахалинский фарватер исследовали Гейсмар и Гроте.
Где только можно было успеть, работал штурманский офицер Л.А. Попов. А затем,
когда карта северной части лимана обрисовалась совершенно четко, Невельской,
оставив за себя на "Байкале" Казакевича, с тремя офицерами на трех
гребных судах 15 июля утром отправился на юг. Идя от мыса Пронге "до 26-го
числа, не спуская глубин, пользуясь попутным ветром, спустились вдоль берега
лимана чрез Южный пролив в широту 51°45′, т. е. около 5 миль за предел исследования
капитана Бротона (Браутона. — А.А.), и возвратились к мысу Погоби.
Определили выход из лимана к югу, астрономическое положение мысов Пронге (южный
входной мыс в устье Амура. — А.А.), Муравьева и Погоби (мысы на
материке и на Сахалине в Южном проливе, который назван был затем проливом
Невельского. — А.А.), и широты селений Мый и Чоме; описали и осмотрели
берега лимана и его окрестностей с юга на этом пространстве и обследовали устья
рек, впадающих в лиман при селениях Уси, Мый и Чоме. Затем, промерив Южный
пролив, определив ширину его, до 1 августа следуя вдоль берега Сахалина к
северу, не упуская глубин, описали и осмотрели восточный берег лимана,
определили астрономические положения мысов Погоби и Халезова и широту селения
Наньо, обследовали устья рек Пыски и Пыйде и, определив соединение Южного
фарватера с Северо-Западным (ныне фарватер Невельского. — А.А.), 1
августа возвратились на транспорт".
|