Шхуна "Восток" осенью застряла на мелководье
в одной из боковых амурских проток у Мариинского поста. Это вынуждало экипаж
зазимовать в ожидании весенней высокой воды. Мариинский пост имел важное
стратегическое значение. Здесь Амур соединяется протокой с большим озером Кизи,
от которого была проложена просека к бухте Де-Кастри. Если бы противнику удалось
овладеть побережьем бухты и сделать оттуда наступательный бросок к Амуру, устье
реки и Николаевский пост оказались бы отрезанными. Это заставляло держать в
Мариинском посту гарнизон. Год тому назад его численность составляла десяток
казаков и матросов во главе с офицером. Теперь же Воин Андреевич застал здесь
батальон линейных войск и казачий батальон Забайкальского войска — всего до
2000 человек. Командовал гарнизоном подполковник Сеславин, один из адъютантов
Муравьева, племянник известного партизана, героя Отечественной войны
двенадцатого года. Этот офицер сразу пришелся по душе командиру шхуны. В
Мариинском были расселены семьи служащих Петропавловского гарнизона. Здесь же
находился и отстраненный практически от всех дел Геннадий Иванович Невельской с
женой и маленькой дочерью. Он ожидал возможности уехать с Дальнего Востока.
Благодаря стараниям Муравьева Нижний Амур постепенно,
хотя и медленно, заселялся. Прибыло 200 семей, большей частью из крестьян
Нерчинского округа. Им предоставлялась возможность выбрать места для поселений
между Николаевским и Мариинским постами.
В начале февраля приехал Завойко, учинил смотр
гарнизону. Потом собрал офицеров и познакомил их со своими планами. Пока
противник не предпринимал серьезных попыток войти в Амурское устье, не
располагая сведениями об извилистом фарватере. Это позволило сохранить в
неприкосновенности русские корабли. Наиболее уязвимое место — бухта Де-Кастри.
От нее до Амура рукой подать. Ранней весной здесь сосредоточится сильный отряд
— до тысячи человек с артиллерией. Командовать отрядом поручалось подполковнику
Сеславину, а его помощником становился Римской-Корсаков. Специфические условия
боя с морским десантом противника потребуют знания флотской службы. "А
командование шхуной любезной Воин Андреевич сможет передать какому-либо другому
офицеру", — закончил Завойко.
Адмирал вскоре уехал. Сеславин сидел над разработкой
диспозиции и прикидывал, что будущему помощнику можно, пожалуй, поручить
командование полубатальоном на одном из флангов. А Воин Андреевич в очередном
письме к родителям пускался в шутливое иронизирование. Ему уже приходится быть
не только капитаном судна, но и домостроителем и кораблестроителем. Недостает
лишь того, чтобы произвели в кавалеристы и сделали каким-нибудь ветеринаром, а
то, пожалуй, и дьячком, поскольку в этих краях мало людей, сведущих в подобных
ремеслах.
Давала о себе знать затянувшаяся война. В середине
зимы снабжение войск на Амуре стало значительно хуже. В пакгаузах таяли запасы,
росла дороговизна. Люди пообносились. Какую бы энергию ни проявлял Муравьев,
было затруднительно завезти сюда из Сибири, за тысячи верст по бездорожью столько
припасов, чтобы накормить, одеть, обуть несколько тысяч солдат, матросов,
переселенцев.
Проходили долгие недели, месяцы, пока по трактам,
проложенным по замерзшим рекам, горным тропам и перевалам приходила из Иркутска
почта и обитатели приамурских постов узнавали о последних событиях в мире и в
России. Все же дожидались застарелых новостей. В бревенчатой, занесенной снегом
церквушке служили молебен за упокой души "в бозе почившего" императора
Николая Павловича и за здравие преемника его Александра. Молились за павших под
Севастополем. Пришло наконец-таки и долгожданное известие о перемирии, а потом
о подписании тяжкого для побежденной России Парижского договора. По домам
толковали между собой и горевали об ущемленных правах России на Черном море,
потере южной Бессарабии. План Завойко об укреплении Де-Кастри и о превращении
командира шхуны в пехотного военачальника отпал сам собой.
"Известие о мире, конечно, нас не могло не
порадовать, — писал Воин Андреевич родителям. — Народное самолюбие
затронуто за живое. Но вместе с тем нельзя не сознаться, что эта тяжелая война
для России — спасительный урок, и нам еще довольно дешево досталось познание
той истины что не все то золото, что блестит". Мыслящий моряк и патриот,
он не мог не видеть серьезных пороков военно-бюрократической машины, ее
технической отсталости, отражавших всю самодержавно-крепостническую систему.
Именно она помешала России одержать верх в противоборстве с врагом, куда лучше
оснащенным и вооруженным.
Служба Воина Андреевича на Дальнем Востоке подходила к
концу. В июне 1856 года, уже после заключения мирного договора, он сдал шхуну и
вступил в командование корветом "Оливуца", получив предписание идти в
Кронштадт. Но прежде удалось осуществить заветную мечту свою и подняться по
Амуру верст на пятьсот вверх от Мариинского поста. Сперва плыл на шхуне, пока
позволяла глубина, а потом на "туземной" лодке в сопровождении трех
вольнонаемных гребцов. Могучая река и щедрая природа амурских берегов произвели
на любознательного моряка неизгладимое впечатление, хотя доводилось ему видеть
и суровость Курил, и пышную растительность Явы и Филиппин, и многие другие
уголки земного шара. Но здесь перед ним был Амур, река великого будущего. Видел
он на его берегах и маньчжурский орех, и заросли дикого винограда, и сочные
заливные луга, и неисчерпаемые богатства отменного строевого леса. Это был край
великих возможностей для интенсивного земледелия. Широкая, дробящаяся на
множество рукавов и протоков река располагала благоприятнейшими условиями для
судоходства.
"Река громадная, глубокая, широкая и во всех
отношениях благодарнейшая, — писал В.А. Римский-Корсаков. — Русло ее
временами расширяется верст на 30, но эти громадные расширения наполнены
низменными островами, дробящими его на множество рукавов и проток, так что бури
опасны быть не могут, а на берегах, главное — на правом, неисчерпаемые
богатства строительного леса. Много от нее будет пользы для России в
будущем…"
Возвращался Воин Андреевич с Дальнего Востока в
Кронштадт уже капитаном второго ранга и командиром устаревшего, но все еще
добротного боевого корабля. По сравнению с маленькой шхуной "Восток"
корвет "Оливуца" мог считаться крупным судном. Его команда
насчитывала без малого две сотни человек, в том числе десяток офицеров.
Назначение командиром корвета, как и присвоение очередных чинов, и награждение
орденом святой Анны второй степени, было выражением признания заслуг моряка.
На корвете отправился в Японию по поручению
российского правительства капитан первого ранга Константин Николаевич Посьет.
На него возлагалась миссия обмена ратификационными грамотами Симодского
трактата, а также передачи японской стороне шхуны "Хэда" — подарка в
знак благодарности за помощь, оказанную экипажу погибшего фрегата
"Диана". Шхуна строилась в гавани Хэда с участием японских мастеров:
кузнецов, плотников, такелажников, получавших тем самым полезные навыки
европейского судостроения. Это было обоюдополезное сотрудничество. Перед
выходом к Японским островам шхуну тщательно отремонтировали.
В.А. Римский-Корсаков поступал в распоряжение Посьета
и как его ближайший помощник становился причастным к выполнению дипломатической
миссии.
Константин Николаевич, потомок переселившегося в
Россию и обрусевшего француза, был добрым знакомым Воина Андреевича. Он ценил
Посьета за образованность, деловитость, спокойный, уравновешенный характер. На
фрегате "Паллада" офицеры занимали одну каюту. И на корвете
поселились вместе, в командирской каюте. Константин Николаевич получил
известность как автор серьезных печатных трудов по военно-морскому делу. За
один из них — "Вооружение военных флотов" его отметили весьма
почетной тогда Демидовской премией. Посьет оказался незаменимым помощником для
Путятина благодаря хорошему знанию голландского языка. На этом языке велись
переговоры с японской стороной.
|