После утомительного рабочего дня Воин Андреевич любил
побродить по книжным лавкам, понаблюдать жизнь оживленного портового города. В
гостинице он оставался недолго, перебравшись при первой возможности на шхуну, в
уютную, отделанную красным деревом командирскую каюту. Шли последние
приготовления к выходу. Загружали трюмы углем, бочонками с питьевой водой,
съестными припасами.
Шхуна "Восток" и фрегат "Паллада"
вышли из Портсмута 6 января 1853 года. Оба корабля направились в южную
Атлантику, огибая Африку. Шхуна была первым русским паровым судном,
пересекавшим экватор.
На судне шла своим чередом размеренная и напряженная
жизнь, заполненная уборками, авралами, текущей починкой парусов. Командир
стремился поддерживать на шхуне непринужденную товарищескую атмосферу, не допуская
бессмысленной муштры. Это не мешало ему, однако, сохранять строгую дисциплину,
основанную на доверии к матросу, а не на угрозе взыскания.
Спустя три с половиной месяца плавания по просторам
Атлантики на горизонте показался мыс Доброй Надежды. 14 марта шхуна бросила
якорь в бухте Саймонс-бей невдалеке от Капштата (Кейптауна). Фрегат,
опередивший шедшую под парусами шхуну, был уже здесь. В продолжение месячной
стоянки команды приводили в порядок потрепанные переходом через Атлантику корабли,
устраняли повреждения.
От южной оконечности Африки экспедиция направилась в
Гонконг. В.А. Римскому-Корсакову адмирал Путятин дал указание зайти на Западную
Яву для пополнения запасов воды и продовольствия.
Индийский океан встретил маленькую шхуну неприветливо.
Разбушевавшийся шторм швырял ее с одного гребня волны на другой. Но, к счастью,
шторм оказался непродолжительным. Дальнейшее плавание через Индийский океан
прошло более или менее благополучно.
В ночь с 11 на 12 июня шхуна прибыла, оставив позади
Яванское и Южно-Китайское моря, в Гонконг. Фрегат пришел двумя днями позже,
сделав остановку в Сингапуре. И опять команды принялись приводить в надлежащий
вид суда, потрепанные за время двухмесячного плавания от мыса Доброй Надежды,
Еще до выхода в дальнейший путь "Восток"
совершил небольшой переход от Гонконга до китайского города Кантона, где
Путятин собирался встретиться с тамошним генерал-губернатором. Знакомясь с
окрестностями Кантона, Воин Андреевич испытывал чувство, как будто уже видел
однажды эту местность. Казалось, что каждый мыс, каждый островок будит какие-то
воспоминания. И лишь потом сообразил, какой причиной такое чувство вызвано. В
свое время он заинтересовался историей англо-китайской опиумной войны, прочитал
много литературы об этих событиях и по книгам и статьям хорошо представлял
театр военных действий. Вот следы крепости, разрушенной англичанами; вот место,
где китайцы жгли опиум, конфискованный у английских торговцев-контрабандистов;
здесь интервенты уничтожили китайскую флотилию. На подступах к Кантону
Жемчужная река суживается. Два небольших острова еще более стесняют ее
фарватер. В умелых руках это была бы неприступная твердыня. Но английская
эскадра в несколько часов уничтожила все укрепления и батареи, прикрывавшие
путь к Кантону.
В чем причина трагедии этой страны древней
цивилизации, закабаляемой европейскими агрессорами? Причина отнюдь не в
каких-то "особых" качествах китайцев, якобы неспособных постичь
современную науку и технику. Воин Андреевич с иронией относился к такому
снобистскому, невежественному представлению о китайском народе. Простые китайцы
всегда вызывали у него чувство искренней симпатии, а китайской джонкой русский
моряк неподдельно восхищался. В письмах к родителям он написал: "На джонку
любо смотреть: она хороша, чисто сработана, легка на ходу, опрятно содержится,
легко управляема. Паруса у них рогожные, а вид их с непривычки странен нашему
глазу. Но эта рогожа сплетена из такой травы, плотна и мягка, как полотно, и
парус из нее натянут на легкие бамбуковые трости, как нельзя удобнее
складывается, ловко ставится, хорошо везет. Моряки на этих джонках проворный и
приветливый народ".
Эти же самые лодочники, а с ними вместе портовые кули,
городские ремесленники и крестьяне стихийно собирались в небольшие отряды под
знамена смелых вожаков и дерзко нападали на регулярные подразделения английской
армии. А генералы-сановники, боявшиеся народной стихии больше, чем интервентов,
уклонялись от сражений и готовы были пойти на капитуляцию. Многие из них
получили высокие армейские посты по протекции маньчжурского двора или за щедрые
взятки и не имели никакого представления о военном деле. Вся феодальная система
"Поднебесной империи" во главе с чуждой народу маньчжурской династией
Цинь переживала глубокий кризис. Русские моряки видели сказочные богатства
мандаринов, живших в роскошных дворцах, и нищету народа. Простые китайцы
Гонконга и Кантона жили в убогих лачугах, в лодках, на плотах, а то и под
открытым небом. В лавках можно было залюбоваться великолепными изделиями из
фарфора, лака, нефрита, слоновой кости, но они были доступны лишь ничтожной
кучке местных богачей да состоятельным иностранцам. Вторжение европейцев еще
сильнее обострило социальные противоречия.
Знакомясь с Гонконгом, Воин Андреевич обратил
внимание, что город стал центром массовой контрабанды опиумом. Отсюда наркотик
расходился по всему Китаю, обходя китайские таможни. После опиумной войны и
захвата англичанами Гонконга запретный торг утроился в своем объеме, давая
английским торговцам отравой баснословные прибыли.
Русские моряки не могли не заметить глубокой ненависти
народа к англичанам, позволявшим себе бесчинства и притеснения в отношении
местных жителей. Так, однажды вокруг бродячего музыканта собралась небольшая толпа
китайцев. Вдруг появился пьяный английский матрос, подошел к толпе и ни с того
ни с сего стал тузить кулаками и пинками то одного, то другого. И хотя китайцев
было десятка два или три, они не рискнули, наученные горьким опытом,
связываться с задирой: ведь в порту, ощетинившись жерлами пушек, стояли
британские корабли. "Мудрено ли после этого, что в Кантоне ненавидят европейцев?"
— восклицает Воин Андреевич в письме к родителям.
После кратковременного пребывания на островах
Бонин-Сима, где на пустынных скалах кое-как прозябало десятка три жителей,
преимущественно беглых матросов, отряд Путятина подошел 9 августа к Нагасаки. К
тому времени все четыре судна путятинской экспедиции собрались в одну эскадру.
Пребывание русских боевых кораблей у берегов Японии
началось с утомительных и долгих переговоров с местными чиновниками по
третьестепенным процедурным вопросам. Японские власти встретили экспедицию
настороженно и всячески старались поставить русскую сторону в неравноправное
положение, затруднить возможность свободного выезда на берег и даже сношений
между кораблями эскадры. 12 августа чиновники-"баниосы" привезли с
берега ответ на сделанный накануне адмиралом Путятиным запрос о своем желании
встретиться с губернатором Нагасаки, чтобы передать ему послание от министра
иностранных дел Нессельроде. Губернатор сообщил через баниосов, что не имеет
полномочий вступать в переговоры с русским адмиралом без санкции центрального
правительства в Эдо. Однако он просил передать послание министра в руки
главного баниоса.
Эти первые переговоры с японскими должностными лицами
проходили на юте фрегата. С русской стороны, кроме Путятина присутствовали Унковский,
Римский-Корсаков и Посьет.
Миссия Путятина обещала быть трудной и затяжной.
Приходилось ожидать всяческих препятствий и проволочек со стороны властей
Нагасаки, может быть, прикрывавших преднамеренную медлительность ссылками на
неправомочность. Япония все еще придерживалась политики изоляционизма, и ее правительство
избегало каких бы то ни было прямых контактов с другими державами. Нагасаки был
в то время единственным для страны "окном" во внешний мир — портом,
открытым для европейцев. Поэтому Путятин не мог избежать встречи с местным
губернатором и запасался терпением и выдержкой.
Рассчитывая надолго застрять в Нагасаки, адмирал не
задерживал больше Римского-Корсакова.
|