Как хорошо все идет! И плавание, и охота. И какая
погода стоит! Глаз не открыть — такое солнце. Когда впереди снова
послышался шум, не без труда зацепились за берег, и Володя Дворкин пошел
посмотреть — можно ли плыть дальше. Через несколько минут он возвратился.
«Ничего особенного!» Оттолкнулись и, сильно загребая на середину струи, понеслись
к повороту. Шум становится сильнее. Такого мы еще ни разу не слышали! Шум
перешел в грохот, и когда все усиливающееся течение поволокло нас в сужающуюся
трубу, мы, наконец, увидели всю панораму порога.
Правый берег был завален наносником. Идущий под уклон,
сжатый сошедшимися берегами поток с ревом мчался среди подводных камней. Их присутствие
под водой угадывалось по стоячим волнам и беспорядочной их толчее.
Почувствовав, что лодку быстро разворачивает, я
закричал: «Носом вправо!». Мы сделали несколько отчаянных гребков, и тут
несущаяся со скоростью автомашины шлюпка влетела в толчею волн. Миг — и
описав в воздухе сальто, лодка перевернулась. Я успел схватиться за
расположенный в носу металлический клапан и повис под днищем низвергавшейся
куда-то лодки. Холодная и отчего-то спокойная мысль: «Конец, сейчас ударит о
камни», — мелькнула в голове. Не хватало воздуха. Изо всех сил загребая
свободной рукой, я старался не оторваться от лодки, как вдруг почувствовал
ногами дно. Течение прижало нас к берегу. Высунув голову из-под днища, я
потянул лодку на мель и вдруг заметил, что сбоку за спасательный леер держится
только Дворкин. «Где Венька?» — крикнул ему я. «Здесь…» Оказывается,
Глебов держался за леер с противоположной стороны лодки.
Бредем на берег. Мешает бурелом, ноги скользят. Отойдя
от воды на метр-другой, повалились на раскаленную солнцем гальку.
Осмотрелись. Шлюпка цела, но совершенно пуста.
Снаряжение — мы раньше его привязывали — именно в этот момент
оказалось не пристегнутым. Утонуло все, в том числе и оружие. На мне и
Вениамине Глебове остались аварийные рюкзаки, в которых в резиновых мешках был
небольшой запас самого необходимого. Долго бродили мы вдоль берега в надежде
найти что-нибудь из выброшенных рекой вещей, но тщетно. Из оружия сохранились
два длинных ножа. В двух резиновых мешочках, извлеченных из рюкзаков, оказалось
килограмма два сухарей, четыре двухсотграммовых пшенных концентрата, десять
коробков спичек и теперь уже бесполезные боезапас и пленки.
От Ванькиной избушки, по нашим подсчетам, мы проплыли
километров сто. Кругом — непроходимая тайга и горы. Сколько километров еще
плыть до людных мест — неизвестно. Нет подробной карты. Пятнадцать походов
по Архангельской области прошли у меня благополучно, и вот первая осечка. И
вспомнилась невольно чивилихинская фраза: «Эх, Казыр, Казыр — злая, непутевая
река…» Молча сидели на берегу и думали, думали… Мучали сомнения. Куда идти?
Плыть дальше, в расчете проскочить на «ура»? Для этого нужны продукты. Днем
вода начнет падать, камни вылезут наружу, а течение весеннее, бешеное. Придется
часто обходить препятствия, надувать и стравливать шлюпку. На это затратишь
много дней. А если прокол? Чинить-то нечем. Еще труднее отказаться от
задуманного плана, когда преодолено столько трудностей.
Снова ходим вдоль берега — не выброшено ли
чего-нибудь? Но кроме куртки, зацепившейся за наносник, ничего не обнаружили. В
конце концов решили возвращаться в Верхнюю Гутару. «Если бы найти замокшие
сухари — хватит дотянуть до людей!»
Занялись шлюпкой. Для облегчения ее вырезали дно, а
все остальное и насос забрали с собой.
Рано утром 5 июня началось наше возвращение. Идем
скоро и энергично. Уже к вечеру дошли до бурного притока, который, как
оказалось, совершенно невозможно перейти.
За весь этот день ели один раз. Все меню состояло из
двух столовых ложек сухарной крошки на человека, сваренных в алюминиевых
кружках. Туда же было брошено по щепотке соли и несколько листочков черемши,
придававших нашему вареву привкус щей.
|