— Маскируем капкан и так, — продолжал
Николай, — когда соболь попадается в капкан, бьется в нем, он мочится,
оставляя на снегу кровь, запахи пота и шерсти. Мы такой снег аккуратно,
деревянной лопаткой снимаем и рассыпаем в тех местах, где ставим другие
капканы. Соболь охотно обследует места, где «возился» другой зверек и тут-то
попадается. Вообще капканы, кулемки, охота с ружьем и собакой дают почти равное
количество соболей. Конечно, в отдельные годы это соотношение нарушается в
пользу какого-нибудь способа. Платят же нам за зверька от 18 до 72 рублей».
Леонид поинтересовался: «Почему приваду не берут
лайки. Как они не попадают в капканы?»
— Ну это совсем просто. Мы молодую лайку
засовываем шеей под давок кулемки и, прижимая его ногой, душим пса, пока не
запугаем его раз и навсегда. Такие уроки запоминаются быстро. Собаки у нас
сообразительные и работящие. Возьмите моего Беркута. Этой зимой соболь ушел
через дупло в полый ствол огромнейшего кедра и умчался вверх. Беркут полез за
ним. А в вершине — толстенный развилок. Я по голосу слышу — в него
ушли. Потом собака стала скулить и… замолчала. Всю ночь в лютый мороз валил я
топором могучий кедр. Уже к утру рухнул он, гнилой развилок лопнул, й
вывалилась бездыханная собака и задавленный в драке соболь. Наверное
осыпавшаяся труха закрыла выход псу. Я его долго растирал, дул в нос, делал
искусственное дыхание, И что же? Ожил! Сначала, правда, обеспамятел, норовил в
огонь броситься, но потом прошло. Теперь снова охотится».
Уже из этих коротких рассказов можно представить, как
нелегко дается сибирским промысловикам выполнение плана заготовки пушнины. Ведь
почти четыре месяца живет охотник в далекой таежной избушке совершенно один.
Двенадцатого мая мы подплыли, наконец, к «моим»
еланям. После бурных столкновений с медведями в 1961 году я сделал приметные с
реки затески, и вот мы опять здесь. Сразу же совершили ошибку, в которой был
повинен только я: не остановил моторку с подветра от елани. Только проскочили
на ветер, как с окраины лужка сорвался в бег медведь. Я высадился на берег сторожить.
Караулил затаясь. Обманутая моей неподвижностью скопа
устроилась невдалеке на кедре и выслеживает хариусов.
Неожиданно она снимается, круто планирует и падает в
реку. Миг — и в когтях ее далеко оттянутых лап засверкала рыбина. В
бинокль хорошо видно, как на нависшем над водой стволе березы «рыболов» рвет
клювом добычу, поддерживая частыми взмахами крыльев равновесие.
После ночевки у костра я безрезультатно караулил и
весь следующий день, а в полдень приплыли товарищи. Оказывается, покинув меня
вчера, они видели в километре отсюда, на другой елани, еще одного крупного
медведя.
Ночью пошел дождь, и в реке заметно прибыла вода. К
вечеру следующего дня за мной опять примчалась моторка. Стоящий на носу Рыбаков
отчаянно жестикулировал, изображая переваливающегося медведя. Ясно, они где-то
опять его увидели. Схватив ружье и рогатину, я прыгнул в лодку и через четверть
часа уже карабкался в гору. Добрый час я взбирался по кручам. Но увы… мишка
ушел.
«Нечего было обходить его сверху. Ветер тут ни при
чем», — ворчал таежник. Каждый остался при своем мнении…
Последняя ночь меня измучила. Дождь промочил и
брезент, и меховую доху, оставленную мне заботливыми товарищами. С размытого
склона горы всю ночь падали в реку камни. Их грохот будил меня.
К утру резко похолодало и пошел снег. Горы и реку
скрыло в молоке тумана. Об охоте нечего было и думать. К обеду приплыли друзья.
Николай категорически заявил: «Завтра начнем сплав. Сильно прибывает вода».
Восемнадцатого поплыли вниз.
|