А какой выдался денек! После многодневных непрерывных
дождей наступила настоящая весенняя погода. Голубое небо источало слепящий
свет, еле уловимый ветерок разбросал по реке запахи кедра, прелого мха,
листьев.
После одного из бесчисленных поворотов на северной
солнечной стороне Кизира снова увидели елани.
— Медведь! А вон второй!
Шум моторки спугнул темного мишку, резво перебежавшего
лужайку. Полез вверх и второй. Несколько выше угадывался распадок, в нем и
скрылись животные. Николай на малых оборотах подвел лодку к берегу. Я быстро
развязал мешок и выхватил десяток патронов. «Пойду с вами», — предложил
таежник, вытаскивая из лодки свою одностволку.
На середине горы мы разминулись. Николай взял правее.
Вскоре я услышал тонкий свист и поспешил к товарищу.
«Вон», — прошептал Николай, вытягивая руку. Я
выглянул из-за куста. На противоположном, отдаленном от нас заснеженной
седловиной склоне, бродил медведь. Ветер был для нас не благоприятным. Если
чуть-чуть завернет, наш запах набросит на медведя. Я начал скрадывать. Местами
полз по-пластунски. Улучив момент, выстрелил. Медведь обрушился в кустарник.
Озлобленный зверь ломал кустарник. «Дострелишь или на
рогатину?» — спросил Колеватов…
Я давно интересовался литературой об отошедшей в
прошлое охоте на медведя с рогатиной. В былое время на него ходили вдвоем, с
притравленными по медведю лайками. Зверя брали на рогатину, при весе его, не
превышавшем 120—130 килограммов. Если он оказывался крупнее — стреляли. В
настольной книге охотника-спортсмена написано:
«Охота на медведя с рогатиной является едва ли не
самой высокоспортивной из всех охот».
На возражения моих друзей о большом риске я ссылался
на альпинистов: они и после появления вертолетов лазают по горам старым
способом. И вообще я считаю, что на медведя честнее и справедливее охотиться с
холодным оружием. Такую охоту следовало бы узаконить вместо ружейной.
Момент для первой пробы вроде бы наступил, но дело в
том, что мою рогатину (двухметровый шест с сорокасантиметровым лезвием) мы
спрятали в верховьях реки, против еланей…
В эту ночь Николай снова делился интересными
наблюдениями кизирских промысловиков. «Зимой у нас дуют преимущественно южные
ветры, и на северных склонах хребта Крыжина снега меньше. Здесь по нашим
наблюдениям и зимует зверь, а весной и летом он собирается в бассейнах Шинды и
Нички. Что касается медведей, то после выхода из берлоги они сначала уходят в
низовья, где раньше снег сходит и, следовательно, быстрее появляются черемша и
дудка. Потом, по мере таяния, значительная часть медведей снова уходит в верховья
рек, ручьев, на перевалы.
Неурожаи кедрового ореха были и раньше, но то, что
произошло у нас в 1961—1962 годах, — необычно. В 1961 году был плохой
урожай ореха, вымерли кедровки и бурундуки и потому весной мишкам их запасами
ореха поживиться не пришлось. В 1962 году орех был местами, да и тот упал рано
и как-то сразу. Зато был обильный урожай рябины. Медведи, обманутые ее
аппетитным видом, предпочли ее пихтовой хвое, а она жиру не дает. Вот и
началось медвежье нашествие. Даже в Кордово заходили!»
«Бывает, что и соболь болеет, — продолжал свое
повествование таежник. — У него иногда на шкуре короста, это ее
обесценивает. Я получаю от ВНИИЖП вопросник. Спрашивают: почему болеет соболь?
На мой взгляд, причина простая. Когда соболь ест один орех и рябину, он болеет.
Если же много мясной пищи — он всегда здоров».
Во второй половине дня, благополучно миновав кизирские
препятствия, мы достигли поселка изыскателей, где и заночевали.
Хозяин избы, в которую нас пригласили, — молодой
радушный парень. На стене — пять растянутых веером глухариных хвостов.
Оказывается, километрах в семи отсюда необыкновенные глухариные тока.
— В праздники двадцать охотников поселка взяли за
один выход 130 глухарей! Результат напугал самих жителей, и все постановили,
что так больше бить нельзя.
Ночью собаки, а их тут множество, растащили из лодки
весь медвежий жир и съедобные внутренности. Почертыхавшись, мы стали садиться в
лодку.
Николай завел мотор, парень оттолкнул, мы машем
руками, прощаясь.
Восход солнца застал нас в пути. Горы расступились,
потеряли суровый облик, от реки веяло величием и спокойствием. За поворотом
показались строения Иммиса.
|