Через два дня, 15-го числа, в Гумбуме был большой
съезд на выставку художественных произведений из масла. Монахи в складчину
скупали козье масло, красили его в разные цвета и лепили из него сложные
барельефы «чоба». С утра возле монастыря открылась ярмарка; купцы раскинули
палатки, разостлали цыновки с товарами. Когда стемнело, к путешественникам
пришли ламы с фонарями и пригласили смотреть чоба; Сантан-джимба посоветовал
взять с собой денег. Около главного храма толпа любовалась ярко освещенными щитами
с барельефами из масла. На главном щите в виде треугольника в восемь метров
высотой была вылеплена фигура далай-ламы, благодушно улыбающегося молодого человека
с цветком в одной руке; другая рука благословляла; его сапог поддерживали
маленькие амуры. На раме, окружавшей эту фигуру, были представлены сцены из
жизни богов. Вокруг здания был расставлен целый ряд небольших щитов,
выставленных разными группами монахов На щитах были изваяны барельефы. На
некоторых из них посредством нехитрого механизма фигуры двигались, что
доставляло присутствующим большое удовольствие. Зрители ходили, любовались и
жертвовали деньги в пользу художников. В одной палатке играла музыка, в другой
ламы угощали чаем, зазывая почетных гостей. Праздник продолжался до полуночи, а
затем огни погасили, щиты сняли, масло соскоблили и сложили в кучу, в короткое
время уничтожив длившуюся целый месяц работу художников. Но верующие буддисты
покупали это масло, считая его целебным. Эта выставка лепного искусства
устраивалась каждый год, причем картины менялись. Они создавались художниками
на память или по китайским рисункам.
Во дворе экспедиции — во флигеле — остались жить трое
лам, жизнь которых было интересно наблюдать.
Старший из них, с лицом желтым, как дубленая кожа, по
целым часам читал нараспев молитвы гробовым голосом, нагоняя на слушающих
тоску; остальное время он переписывал тибетские книги. Второй был молодой художник,
который с рассветом уходил на работу в мастерскую и возвращался в сумерки.
Третий был хромой портной, он же топил кельи и варил пищу для товарищей. Шил он
на галлерее, так как в кельях было темно и холодно; но его часто отрывали от
работы нищие, которые заходили во двор и протягивали чашку, затягивая унылую
песню. Портной вставал, шел, ковыляя, в свою келью и приносил чашку дзамбы
нищему. Это повторялось несколько раз в день, но он никому не отказывал,
подавая из своего скудного заработка.
В многолюдном Гумбуме только немногие ламы,
отличившиеся в изучении писания и на диспутах, получали известное количество
зерна для питания, а на платье и другие расходы они должны были зарабатывать.
Большинство же лам, если они не получали постоянной поддержки от своих родных,
должны были так или иначе работать — украшать храм или заниматься каким-нибудь
ремеслом, врачеваньем, наконец, услуживать богатым ламам. Пожертвования
богомольцев шли на украшение храмов и содержание только избранных — гэгэна и
лам высшего разряда.
Гумбум был выбран экспедицией для зимовки не только
ради этнографического интереса. Григорий Николаевич во время зимовки
значительно пополнял свои записи о монголах-широнголах, что дало ему
возможность посвятить в отчете о путешествии большую главу образу жизни, нравам
и обычаям этого народа, оторванного от остальных монгольских племен и жившего
среди тангутов и китайцев. Помимо того, он рассчитывал встретить в Гумбуме
среди паломников монголов, пришедших из Хангая, и расспросить их о дороге через
Центральную Монголию, которую он хотел пересечь на обратном пути на родину
ввиду полной неизученности этой страны. Он надеялся также недорого купить у них
для этого пути верблюдов, на которых они прибывали в Гумбум. В последнем
отношении он ошибся. Верблюды эти были недороги, но сильно истощены далекой
дорогой, так как паломники брали с собой, конечно, не лучших, а плохих
верблюдов, зная, что в Гумбуме их придется продать дешево. Ни один из купленных
путешественниками верблюдов до Кяхты не дошел.
|