Чтобы ознакомиться по профессиональной привычке с
ситуацией на местности, автор настоящей книги более четверти века назад посетил
ту часть города, где прошли юность и молодость Русанова, и, надо сказать, с
пользой. Это посещение по времени совпало с интенсивным жилищным строительством
в городе, когда новая блочная, лишенная индивидуальности застройка неумолимо
вытесняла потускневшую обветшалую старину и вдруг остановилась перед самым
домом-музеем Русанова, который, таким образом, оказался на границе двух разных
эпох, поскольку за ним еще оставалась часть старого города с массой ветхих
деревянных домиков, переживших Революцию, Гражданскую войну и даже уцелевших
непонятным образом в огне Великой Отечественной, от которой немало пострадал
Орел.
Дом, как известно, принадлежал Любови Дмитриевне,
матери юного Володи, в бывшем 2-м Мацневском переулке и находился между 1-й и
2-й Курскими улицами, а прилегающая старая часть города выглядела местами так
же, как и в XIX веке. Состояние обеих улиц еще сохраняло облик старого Орла —
сонный, в меру ленивый и одновременно незлобливый, без сегодняшнего суетливого
напряжения — движение на этих окраинных улицах было настолько слабым, что
лопухи и трава наступали на проезжую часть. Почерневшие от времени домики, иные
покосившиеся, порой вросшие в землю, со ставнями, прикрывающими три-четыре окна
на улицу, помнили еще семейство Русановых. Завалинки и скамейки у ворот,
заросли сирени и развесистые кроны столетних вязов, пышные заросли акации,
припудренной пылью, стройные очертания южных тополей и мелодия «Не корите меня,
не браните» под гармошку откуда-то из глубины одного из дворов, — все это
было оттуда, из эпохи молодого Русанова. Диссонансом из нашего времени
выглядели джинсы на молодежи и рок-музыка в жаркой послеполуденной истоме, как
и редкая машина, грузно переваливающаяся на колдобинах. Сама улица Русанова
оказалась заасфальтированной лишь частично, и к железнодорожному техникуму,
помещавшемуся в здании бывшей духовной семинарии о шести классических колоннах
на фронтоне, можно было добраться пешком минут за пятнадцать по обычной
грунтовой дороге. Кажется, мне удалось прикоснуться к былому, и я старался
задержаться в нем намеренно, избегая чересчур деятельной и шумной современности.
Вблизи дома-музея Русанова тогда еще оставалось
довольно много памятников разных поколений этого деградировавшего купеческого
рода. Неподалеку, на 2-й Курской улице посреди приземистых, почерневших от
времени деревянных домишек, высился трехэтажный каменный дом Русанова-деда, который,
несмотря на облупившуюся штукатурку и парадный вход, замурованный кирпичом (та
же участь постигла и некоторые окна), производил своими размерами и
основательностью внушительное впечатление, хотя буквально рядом руины
принадлежавшей ему «трепальни» для конопли (сырья для производства веревок и
морских канатов, пользовавшихся спросом во все времена) свидетельствовали о
крахе всего купеческого сословия. Дед-Русанов остался в памяти потомков не
только благодаря загулам (воспетым его земляком Лесковым), но и неподдельным
интересом к культуре (говорят, неплохо знал наизусть Пушкина) и тягой к
интеллигенции, о чем поведала первый директор дома-музея В. А. Русанова В. В.
Титова. (В ответ я поделился с домом-музеем образцами новоземельских и
шпицбергенских горных пород помимо полярной литературы.) Унаследовав от
родителя склонность к разгульной жизни, представитель следующего поколения —
Русанов-отец, купец 2-й гильдии, не проявил деловых способностей, демонстрируя
закат купеческой династии. Не поправила его дел и поздняя женитьба на
молоденькой мещанке из уездного Дмитровска. Разгульная жизнь рано подорвала его
здоровье, вскоре после рождения сына последовал паралич, и спустя несколько
лет, не покидая постели, он умер. Сыну Владимиру в то время шел, видимо, пятый
год. Хотя Русанову-отцу принадлежал солидный дом во 2-м Мацневском переулке,
выходивший на улицу восемью окнами (в нем-то и родился будущий полярный
исследователь), пришлось молодой вдове дом продать, а самой перебраться в
скромный домик с мезонином и красными ставнями, стоявший за перекрестком 2-го
Мацневского и 2-й Курской улицы в ста саженях. Теперь вдове с сыном приходилось
рассчитывать только на себя, сдавая комнаты временным жильцам, один из которых
вскоре стал отчимом Володи.
Сын же, судя по всем сохранившимся отзывам и
воспоминаниям, оказался одновременно неглупым и трудным, с интересами, далекими
от дома и учебы. Интеллектом он, видимо, обязан матери, волевой и умной
женщине. Эти черты отчетливо проявлялись в ее внешнем облике, судя по
сохранившимся фотографиям. Потеряв мужа, она сосредоточила свою нерастраченную
любовь на единственном сыне, которому решила дать, несмотря на скудность
доходов, приличное образование в единственной в городе классической гимназии.
Фотография сохранила внешность юного Володи Русанова тех лет — привлекательное
правильное лицо с высоким лбом, наглухо застегнутый мундир со стоячим
воротником и серьезный внимательный взгляд, словно в попытке проникнуть в
неизведанное будущее — ничего такого, что могло бы подсказать причины последующего
исключения за неуспеваемость. Однако факт остается фактом — игры в
казаки-разбойники и приключения в ближайших оврагах с каменоломнями, где в
кусках известняка попадались таинственные раковины и даже порой щетки горного хрусталя,
привлекали энергичного деятельного мальчишку гораздо больше, чем мертвые
латинские и древнегреческие тексты наравне с учебниками Рыбкина и Киселева,
которым в ту пору он просто не видел реального применения в жизни. Именно это и
отвращало его от учения, а не недостаток способностей. То ли дело живая
природа, которой в гимназическом курсе почти не было места. Как не хватало ему
в ту пору мудрого наставника, как он сам нуждался в понимании, а не в
материнских упреках, которые только травили его неокрепшую душу.
|