Вскоре в повседневной жизни Владимира Русанова
обозначились новые сложности, возникшие благодаря его причастности к событиям,
входившим в сферу компетенции охранного отделения. Во все времена становление
личности молодого человека сопровождается переоценкой окружающего мира, порой
приобретая форму отрицания всего достигнутого и родителями, и обществом, —
в России со времен Тургенева это явление с присущими ему крайностями получило
название нигилизма. С конца XIX века общественная ситуация в стране осложнилась
повышенной восприимчивостью не слишком образованной молодежи к революционным
идеям, нередко в самой экстремальной форме. Не избежал новых веяний и герой
этой книги.
В исторической литературе вовлеченность Русанова в
революционное движение приписывают его дружбе с семинаристом Владимиром
Родзевичем-Белевичем, впоследствии членом РКП(б), умершим от чахотки в разгар
Гражданской войны. Оба входили в кружок, собиравшийся для обсуждения политических
и общественных проблем на квартире у учительницы Надежды Смерчинской, находившейся
под негласным надзором полиции. В докладной записке орловского губернатора
министру внутренних дел от 12 октября 1894 года сообщалось, что «к Смерчинской
ходило много гостей и все молодые люди обоего пола, от четырех до пятнадцати
человек, почти ежедневно; гости эти пили чай, что-то читали и писали,
просиживали иногда до рассвета…» (1945, с. 400), среди которых оказался и
Русанов. Описанная выше ситуация, однако, не была столь мирной, судя по
заявлению одного из участников: «Когда вы все изучите, тогда составите союз и
будете бороться с правительством» (там же). При попытке установить связь с
местными рабочими члены кружка в августе 1894 года оказались в поле зрения
охранки, включая Русанова, причастность которого была установлена на основании
показаний одного из арестованных. «Благодаря своему твердому поведению во время
следствия Владимир Александрович благополучно выпутался из этой истории» (1945,
с. 8), считают составители сборника 1945 года, но это был только первый раунд в
его длительном поединке с охранным отделением, который он выдержал. Видимо, к
этому же времени относится характеристика Русанова одной из участниц кружка, несомненно,
неравнодушной к нему: «Высокий блондин, полный жизни и энергии, он, как
говорится, был душой нашей организации в то время, но он более чем кто-либо из
нас вдавался в теоретическую область. Читал он много, толково, говорил
превосходно, никогда в спорах не оскорблял противника и, между тем, оставался
победителем. Симпатии слушателей всегда были на его стороне» (Орловская правда.
1940. 13 ноября).
Революционные увлечения не помешали ему наконец
завершить затянувшееся пребывание в стенах семинарии, и теперь надо было думать
о продолжении образования, что подтверждается следующим документом:
«Выдано сие свидетельство из Орловской мещанской
управы орловскому мещанину В. А. Русанову…вследствии просьбы матери его и
согласно приговора мещанского общества, состоявшегося 27 февраля 1897 года и
утвержденного орловским губернатором, в том, что на продолжение им, Владимиром
Русановым, образования в высших учебных заведениях препятствий со стороны
общества и Мещанской управы не имеется» (1945, с. 10). Сложность, однако,
состояла в том, что окончание семинарского курса не давало права на поступление
в университет или другие светские высшие учебные заведения. Кое-как он
устроился вольнослушателем на естественный факультет Киевского университета,
который посещал в течение зимы 1897/98 года. Однако посещение университета
пришлось прекратить из-за вмешательства полиции — его второй раунд в отношениях
с охранкой оказался более серьезным и сопровождался немалыми потерями.
В декабре 1897 года полиция совершила налет на одну из
явочных квартир московского «Рабочего союза», захватив документы и печатную
технику, в связи с чем было привлечено к следствию до 25 человек. Какая-то
причастность Русанова к делам «Союза» выяснилась только восемь месяцев спустя,
когда начальник московского губернского жандармского управления генерал Шрамм
приказал «сообщить… по возможности безотлагательно, где именно Русанов
находится, а также могущие оказаться в делах департамента сведения о степени
его политической благонадежности и сношениях» (1945, с. 402). Последовал
очередной обыск, а самого Русанова этапировали в Москву. Единственно, что
удалось установить полиции — факт предупреждения своего «клиента» об опасности
провала одним из участников кружка, тогда как само членство в «Союзе» осталось
недоказанным. Очередной жандармский документ под заголовком «Сообщение о
допросе В. А. Русанова в департаменте полиции, 11 сентября 1898 года,
№ 9107», опубликованный в издании 1945 года (с. 403–404), проливает свет
на многие обстоятельства его биографии.
|