В процессе работы я столкнулся с жизнью очень
своеобразной и неординарной личности, несомненным интеллектуалом и вместе с тем
человеком активного действия, решительным, способным увлечь окружающих на
серьезное и рискованное предприятие. В моих глазах это не было недостатком —
вся окружающая обстановка учила нас тому, что риск для исследователя неизбежен
по природе самого исследования, которое проводится обычно на грани неизвестного.
А кто может поручиться в том, что полученный результат не ведет к опасности?
Разве не взрывались и не травились химики, не зарабатывали «лучевую болезнь»
(часто не подозревая об этом) физики, не говоря о врачах-инфекционистах? В
лучшем положении оказались «технари», они отчетливей представляли опасный
предел и для подозрительных случаев содержали специальный штат испытателей.
Увы, риск для исследователя — это норма, и судьба самого В. А. Русанова лишь
доказала это. Не случайно наиболее прозорливые из племени администраторов до
сих пор не могут простить Русанову жизненного финала, к разгадке которого мы
приблизились только в самые последние годы… С любых точек зрения русановский
опыт даже в современных условиях не потерял значения, если только не стал еще
актуальней…
Теперь читателю понятно, чем этот человек
заинтересовал автора почти полвека назад. Он оставил свой след в самых разных,
порой неожиданных местах нашей Арктики. Обычно литературное знакомство с новым
районом предстоящих работ на Шпицбергене или Новой Земле неизбежно начиналось с
русановских работ. Сходным образом это проходило на Таймыре или во льдах
Карского моря на трассе Северного морского пути. Запомнился зловещий, какой-то
беспощадный ландшафт западного Таймыра с борта трудяги Ан-2, там, где были
обнаружены последние следы его пребывания — даже чисто зрительно здесь на
милость Арктики рассчитывать просто не приходилось и последствия самой
незначительной ошибки вырисовывались в своей неотвратимой трагичности. Однако
восприятие льдов Карского моря было другим — на моих глазах караван во главе с
атомоходом «Арктика» ломился, так и хочется сказать, напрямую, что будет
заведомо неверно, учитывая последние спутниковые данные, лежавшие на столе в
штурманской рубке. Но дело происходило на пути, выбранном именно Русановым в
обход Новой Земли с севера — еще пример воплощения идей исследователя,
сложившего свою голову в белых просторах много лет назад.
Сложнее приходилось проникать в мотивацию его
поступков. Он был не столько скрытным человеком (в чем нередко его обвиняли),
сколько не стремился к дешевой популярности — это было не только его правом, но
и всей жизненной позицией. Вот почему понять его побудительные мотивы часто было
не простым делом, тем более что наука не имеет ничего общего с шоу-бизнесом,
даже если в наши дни иные «корифеи» демонстрируют обратное.
Разумеется, личность такого масштаба и размаха
деятельности привлекала не только автора настоящих строк, тем более что мой
интерес на первых порах был ограниченным, он был направлен только на чисто
природные явления. Интерес к В. А. Русанову в обществе и среди
ученых-полярников понятен, даже исходя из чисто человеческих побуждений — был и
вдруг исчез, что стряслось, почему, каким образом? Собирался искать его Р. Л.
Самойлович, но, как говорится, не суждено… Много усилий приложили историки (М.
И. Белов, В. М. Пасецкий), чтобы прояснить его судьбу. Однако свои поиски они
вели в архивах, редко учитывая природный фактор в той мере, которую он
заслуживал — прежде всего характер местности и происходящие на ней процессы.
Были полезны так называемые научно-спортивные экспедиции, которые, казалось бы,
имели возможность смоделировать развитие событий на местности, однако их
руководители не обладали необходимыми для этого знаниями. Были и другие
обстоятельства, мешавшие установить истину. Знаток Арктики член-корреспондент
Академии наук В. Ю. Визе, лично одолевший Северный морской путь еще на
«Сибирякове» вместе с О. Ю. Шмидтом и нашим лучшим ледовым капитаном того
времени В. И. Ворониным впервые за одну навигацию, настолько оказался под
впечатлением прогресса ледового мореплавания 20-30-х годов прошлого века, что
заранее объявил последний поход В. А. Русанова невозможным. Нельзя забывать и другое
— цель и задачи этого предприятия до сих пор достоверно не установлены.
Я уже писал, как обнаруживал присутствие Русанова в
разных частях Арктики прежде всего на основе его отчетов и других трудов, то
есть чисто «книжным» образом. Однако сравнение русановской информации с
реальной местностью начало для меня приносить свои плоды. Уже простое
знакомство с побережьем пролива Маточкин Шар во время рекогносцировок накануне
Международного геофизического года даже с борта судна оказалось в высшей степени
интересным. Вся панорама первой русановской экспедиции 1907 года оказалась у
меня перед глазами. Вот эти ледники, у которых он обнаружил отступание, здесь
он совершил восхождение на гору Вильчека, а здесь выполнил разведку в глубине
побережья. То же повторилось в 1959 году при возвращении с зимовки в процессе
посещения полуострова Адмиралтейства, где я даже сделал несколько небольших
маршрутов, наблюдения в которых позволяли понять нашего предшественника совсем
иначе, чем специалисты-историки, не бывавшие на Новой Земле. Обогатившись со
временем собственным экспедиционным и исследовательским опытом, посетив другие
русановские места, я уяснил, что по сравнению с самыми мудрыми «архивными
крысами» вижу многие события в ином свете, благодаря знакомству с местными
условиями, в которых герой этой книги добывал свои знания и которые нередко
диктовали ему действия.
|