На новых землях они частично смешивались с чудью и
югрой, предками современных коми и ненцев, частично оседали, чтобы заняться
земледелием. Однако северные земли не отличались плодородием и не всегда были
пригодны для животноводства. Волей-неволей пришельцы все чаще обращались к
охоте, пушному промыслу, рыболовству, а с выходом к побережью Северного Ледовитого
океана к добыче морского зверя. Выбив зверя, приходилось искать новые охотничьи
угодья, сниматься с обжитых мест и искать новые промысловые участки в самых
отдаленных северных землях. А на путях, пройденных разведчиками, основывались
крепости-монастыри да малые и большие городки: Вологда (1147 год), Великий
Устюг (1207), Холмогоры (XI век), Пустозерск (1499), Кола (1502 год) и многие
другие. Пока Москва и Новгород решали свои проблемы огнем и мечом — кому
володеть и править на Руси, народишко в Поморье осваивал морское дело,
прокладывал таежные тропы по волокам на Югру и за Камень (в Зауралье), подчиняя
чудь да югру, где миром, а где силой, вдали от центральной власти, где силу
постепенно забирала Москва. Поморы рано осознали свою особую роль на Руси в
качестве открывателей Севера, в том числе и на море-океане — достаточно
вспомнить землепроходцев XVII века: пинежан Семена Дежнева и Михаила Стадухина,
мезенца Исая Игнатьева, холмогорца Федота Попова, устюжанина Василия Пояркова и
многих-многих других. В то время именно Север принял на себя миссию по
расширению Руси, ибо центр Московского государства, в потрясениях Смутного
времени утративший значительную часть населения от сражений и голода на рубеже
XVI–XVII веков, едва ли был способен на подобное. Отсюда традиционная внутренняя
независимость и особая непоказная исконная гордость северян, не очень понятная
людям из средней полосы России. Далеко не всегда эти народные качества были по
нраву представителям центральной власти, которая традиционно мучилась вопросами
— а не учинят ли их северные подданные какое «воровство», не перекинутся ли к
заморским «немцам», не покажут ли им запретные пути-дороги?.. Однако сами
поморы знали, что пришельцам с их европейскими замашками на Севере не
удержаться. Потому с иноземцами поморы вели себя соответственно — от них не
бегали, все полезное на ус наматывали, себя не роняли, но и своих достижений не
скрывали. Надо сказать, что представители западных морских держав, как люди
практичные, быстро уяснили, кто в этих негостеприимных водах и на пустынных
берегах первый, а кто — второй, и не пытались изменить сложившуюся ситуацию в
свою пользу.
Западноевропейские моряки в своих поисках
Северо-Восточного прохода в Китай и Индию просто не могли миновать Новой Земли.
Первым здесь в 1556 году оказался английский шкипер Стивен Борро, который
отметил интенсивное российское мореплавание в наших северных водах и целый ряд
других важных для нас обстоятельств, в частности свободное отношение русских с
иностранцами. Так, во время стоянки в Коле «к нашему борту причалила русская двадцативесельная
ладья, в которой было 24 человека. Шкипер ладьи поднес мне большой каравай
хлеба, 6 кольцевых хлебов, которые у них называются калачами, 6 сушеных щук и
горшок хорошей овсяной каши… Он заявил мне, что отправляется на Печору… Пока мы
стояли на этой реке, мы ежедневно видели, как по ней спускались вниз много
русских ладей, экипаж которых состоял минимально из 24 человек, доходя на
больших до 30. Среди русских был один, по имени Гавриил… он сказал мне, что все
они наняты на Печору на ловлю семги и моржей; знаками он объяснил мне, что при
попутном ветре нам было всего 7–8 дней пути до реки Печоры, и я был очень
доволен обществом русских. Этот Гавриил обещал предупреждать меня о мелях, и он
это действительно исполнил…
Мы выехали из реки Колы со всеми русскими ладьями.
Однако, плывя по ветру, все ладьи опережали нас; впрочем, согласно своему
обещанию, Гавриил и его друг часто приспускали свои паруса и поджидали нас»
(1937, с. 100–101) — важное свидетельство о состоянии русского
мореплавания того времени представителем страны, претендовавшей на звание
владычицы морей. Знакомство с Новой Землей произошло позднее, после посещения
англичанами Печоры в самом конце июля.
«Во вторник, 28-го, мы плыли к западу вдоль берега при
сильном северо-западном ветре. Я уже собирался стать на якорь, как увидал
парус, выбегавший из-за мыса, у которого мы думали стать на якорь. Я послал
шлюпку навстречу; подойдя друг к другу, шлюпки вступили в разговор и начальник
русской шлюпки сказал, что он был вместе с нами на реке Коле и что мы проехали
дорогу, которая ведет на Обь. Земля, у которой мы находились, называется "Нова
Зембла”, т. е. Новая Земля (New Land)… и добавил, что на Новой Земле находится,
как он думает, самая высокая гора в мире и что Большой Камень, находящийся на
Печорском материке, не идет в сравнение с этой горой» (1937, с. 107).
В описании этой встречи есть два важных момента:
во-первых, поморы и англичане настолько понимали друг друга, что сумели донести
друг для друга смысл русского топонима Новая Земля, и во-вторых, русский моряк
явно бывал на севере Новой Земли, где видел высокие горы, значительно
превышавшие Большой Камень — современные отроги Пай-Хоя, которые, скорее всего,
он мог наблюдать только с моря, причем на значительном расстоянии.
Другой участник плавания 1556 года Ричард Джонсон
главные результаты вояжа отразил так: «К северо-востоку от Печоры находится
Вайгач… За Вайгачом находится земля, называемая Новой Землей, очень большая, но
людей на ней мы не видели» (1937, с. 114). Наконец, брат шкипера, Уильям Борро,
позднее составил карту, на которой впервые показал часть Новой Земли с губой
Саханиха на самом юге архипелага, что совпадает и с широтой, измеренной
английскими штурманами.
|