Интересно, что с еще одним уроженцем Орловщины пути
Русанова или, по крайней мере, Молчанова в эти дни пересеклись в Архангельске,
о чем свидетельствуют дневниковые строки 9 июля 1907 года (то есть за сутки до
отбытия «Королевы Ольги Константиновны» на Новую Землю) Михаила Пришвина,
по-своему также оценившего специфику столицы Русского Поморья: «…три росстани:
в Соловки-Ла-пландию, в самоедскую тундру и в океан. Опять те же люди: моряки и
богомольцы…
…На архангельской набережной весело: сколько тут мачт
настоящих парусных судов… Надуваются паруса, десятки шхун приплывают и уплывают
в море, сотни стоят у берега на якорях, красиво раскачиваются и отражаются в
спокойной воде.
Тут люди не стареют душой: я вижу пожилого почтенного
человека на самом кончике шпиля (бушприта? — В. К.).
Вижу совсем седого старца, похожего на образ
Николая-угодника; он свесил ноги с борта и распевает веселую песню с бутылкой в
руке» (1955, с. 616). В приведенных свидетельствах явно сквозят общие черты
душевного подъема, которые, вероятно, владели и героем настоящего
повествования. Пришвин продолжает далее эту тему, одновременно сообщая нам
важную информацию о будущем спутнике Русанова в их первой совместной
новоземельской экспедиции, с которым по прихоти судьбы оказался в соседних
номерах гостиницы и, как это нередко бывает с бродячими людьми, ощутил общность
интересов и впечатлений, о чем и поведал в своем дневнике.
«Белою ночью, когда все кругом молчит, совсем уже
неловко так рядом сидеть и молчать.
— Вы куда едете? — спрашивает он.
— К Канину Носу. А вы?
— На Новую Землю.
Мы разговариваем одними словами, мы делимся одним
настроением. Наше общение призрачно, так же как и эта белая ночь. Быть может,
завтра мы расстанемся, как чужие люди, и никогда не встретимся. Но сейчас мы
близки, мы готовы открыть друг другу все, что есть на душе.
Мой знакомый едет тем же путем, как и я, на Новую
Землю, на большом прекрасном пассажирском пароходе "Ольга”, а я на маленьком
"Николае”. Мы предполагаем возможность нашей встречи в океане и радуемся этому.
Он зоолог, едет изучать птиц… Целое лето он будет на Новой Земле, в палатке, в
совершенном одиночестве…
Он… показывает металлическое блюдце, в котором будет
варить себе уху, кашу, жарить себе птиц; показывает палатку, несколько меховых
вещей, ружье…
Мы долго говорим о самоваре и сухарях. Сколько их
нужно, чтобы прожить три месяца на Новой Земле? Это сложное вычисление. И брать
ли с собой солонину? Зачем брать, когда на Новой Земле живут несметные стада
гусей, водится множество оленей, попадаются белые медведи… А можно ли на тюленьем
жиру поджарить гусей? Вот вопрос! Да гусей можно жарить в собственном жиру»
(1955, с. 617–618). Двое новичков накануне решительных событий готовы обсуждать
море проблем, одолевающих их, совсем как в наше время — абсолютно ничего
нового, особенно если поблизости нет опытного наставника. Есть и наивности — в
полевых условиях костер проще самовара, а еще лучше примус. В любом случае
свидетельство Пришвина весьма ценно. Интереснее другое — а где же в них главное
действующее лицо нашего повествования — сам Владимир Русанов? Пока ответа на
этот вопрос нет…
Вернемся к ситуации в Архангельске накануне отплытия
«Королевы Ольги Константиновны», описанной в письме Русанова матери, уже
частично цитированном выше. «Тебе за меня нечего тревожиться ни одной минуты,
так как путешествие не опасно и очень интересно; я буду не один, а со мной едет
новый товарищ, очень симпатичный парень, сту-дент-зоолог из Харьковского
университета — он изучает птиц, которых там великое множество. Потом еще с нами
едет один художник (Писахов. — В. К.), чтобы рисовать там картины дикой
северной природы. Наконец, с нами едет один француз и два русских архангельских
чиновника вместе со священником.
Не знаю почему, но отношение ко мне со стороны
российской бюрократии весьма любезное, мне оказывают полное содействие даже без
всяких просьб с моей стороны; так, например, узнав, что я еду на Новую Землю с
научной целью, предложили мне пользоваться единственным хорошим домом в
Маточкином Шаре, куда я еду (первое упоминание о предстоящем конкретном районе
исследований. — В. К.). Я не отказался и устрою там свою главную квартиру.
Разрешают провезти бесплатно массу багажа (таковы были условия Мурманского
пароходства для научных экспедиций. — В. К.). Инспектор рыболовных
промыслов бесплатно снабжает меня своими сетями, чиновник особых поручений г-н
Макаров достанет лодку и наймет самоедов.
Как видишь, путешествие будет обставлено всеми
удобствами. Беру с собой прямо чудовищное количество съестных припасов:
например, полтора пуда белых и черных сухарей, полпуда сахара, пуд дроби,
картечи и пуль, два ружья, полпуда керосину с примусом, масла, сала, крупы,
пшена, сыру, колбас, солонины и пр., и пр. У меня одежда: 1) французская —
легкая и непромокаемая для охоты и 2) самоедская из оленьих и тюленьих мехов
для спанья, невероятно теплая.
Буду охотиться на уток и гусей, которых там тысячи.
Постараюсь убить оленя. Белых медведей опасаться нечего, они летом уходят еще
дальше на север.
В Архангельске нашлись новые знакомые, которые очень
помогают мне в моих окончательных сборах. Особенно драгоценна помощь г-на
Афанасьева, милого и радушного архангельца, который угощал меня сегодня
великолепными горячими пирогами, треской (особенно хороша с маслом) и, наконец,
с изюмом. Вот оно — русское гостеприимство…
Больше ты от меня не получишь ни одного письма до
первой половины сентября, так как почта, то есть пароходы, ходит только два
раза в год. В сентябре жди меня» (1945, с. 382–383).
|