Очень личное письмо по форме, такие писали своим
родным тысячи молодых людей, отправляясь на «белые пятна» страны, и вместе с
тем очень содержательное по сути, вплоть до перечня провианта и снаряжения.
Нашлось в нем место и беспокойству за родных, попытке их успокоить. Однако
главное для нас другое. Во-первых, Русанов ощутил, что попал в нужную струю — в
Архангельске он почему-то нужен, в нем заинтересованы и ему активно помогают.
Значит, есть надежда и на будущее, если, конечно, его деятельность в этой
первой экспедиции (а скорее экскурсии) окажется успешной. Ощущение предстоящего
успеха на фоне обычной в таких случаях легкой тревоги пронизывает письмо.
Наконец-то ситуация после пережитого в Париже меняется к лучшему!
Неожиданным для Русанова оказалось содействие
архангельской администрации, особенно на фоне неудачи в Геологическом комитете
в Петербурге, где не разглядели будущего перспективного исследователя, приняв
за выскочку с амбициями. В Архангельске же были традиционно заинтересованы в
изучении своих полярных архипелагов, до которых просто не доходили руки. Там,
как мы убедились, просто не хватало опытных кадров. Сам Русанов, по опыту
общения с чиновниками в Орле и Вологде, любви к этому служилому племени не
испытывал, и неожиданное гостеприимство как рядовых архангелогородцев (так
традиционно именуют себя жители столицы Поморья), так и представителей местной
администрации произвело на него самое благоприятное впечатление. Таким отношением
ко всем любителям Севера, особенно из образованных слоев, архангельская
администрация «завербовала», пока того не подозревая, профессионала высокого
уровня, причем на основе взаимной заинтересованности. Этим историческим опытом
не следует пренебрегать.
Письмо также ценно тем, что называет людей, у которых
могли остаться какие-то документы и свидетельства о Русанове (оставшийся
неизвестным господин Афанасьев, тот же Макаров или тем более художник Писахов),
которые так ценны для биографа. Увы, Писахов, например, находясь в оппозиции ко
всем властям и пользуясь их повышенным вниманием, предпочитал не вести
дневников. Вот почему остается благодарить спутника и помощника Русанова
Молчанова за его отчет, опубликованный Географическим обществом, по которому мы
столетие спустя можем судить и об их совместном маршруте. С ним связаны
немногочисленные скупые свидетельства самого Русанова, крайне важные, поскольку
многие из них носят пионерный характер, которые благодаря Молчанову получают
«привязку» как на местности, так и на современных картах.
О пассажирах, плывших на Новую Землю вместе с двумя
студентами, мы можем судить по заметкам, которые оставили иные из них, даже
если они и не совпали по времени с описываемым рейсом. Так, известный художник
В. В. Переплетчиков, также побывавший на Новой Земле (хотя и позднее), отмечает
присутствие среди туристов иностранцев (немец и англичанин) при преобладании
вполне демократической русской публики: «…два учителя, астроном из Москвы,
студент-естественник, певец, математик, только что окончивший университет,
агроном, желающий изучать птичьи базары на Новой Земле, чиновник из Москвы,
чиновник из Архангельска… По мере того как мы поднимаемся все дальше и дальше
на север, внешность нашего парохода делается все своеобразнее и своеобразнее.
Всюду ружья и фотографические аппараты. В общей каюте на столе карты Новой
Земли. Карты глубин Ледовитого океана, книги о Новой Земле, книги с газетными
вырезками о Новой Земле…». Примерно тот же состав спутников называет его собрат
по ремеслу Н. В. Пинегин, также впервые отправившийся на Новую Землю в поисках
натуры и новых впечатлений. Так что едва ли Русанов и Молчанов выделялись
чем-то среди пассажиров «Ольги Константиновны». Едут и едут себе господа
студенты в поисках новых впечатлений, соскучившись в своих городах по иной
природе и иным людям — как все прочие пассажиры. Пока… Уже позднее они станут
исследователями каждый по-своему, взгляды приобретут определенность и
убедительность, из любителей превратятся в профессионалов, и это будет тем главным,
что будет их отличать от новоземельских охотников и туристов. Но все это будет
там, впереди.
Все неизвестно!
А пока туманы
Плывут над парусами корабля,
Там позади —
Покинутые страны,
Там впереди —
Чудесная Земля.
Эти строки Эдуарда Багрицкого, написанные на двадцать
лет позже описываемых событий, достаточно точно отражают и настроение
пассажиров «Ольги Константиновны», и общую ситуацию, в которой одному из них
предстояло произвести переворот в представлениях о природе и возможностях архипелага
для России. За исключением парусов, все остальное — верно, даже если внешний
облик Новой Земли не всегда определяется эпитетом «чудесная», хотя бывает она и
такой. Пока главное в душе двух молодых людей на палубе рейсового судна среди
десятков таких же пассажиров — ожидание будущего, в котором надежда на успех
смешана с тревогой. Но молодости свойствен интерес к жизни, когда работа
связана с увлечением — молодость всегда открыта для жизни и принимает ее, какой
она есть, включая неизвестность. Последуем же за ними и мы на берега такой
старой Новой Земли. Что-то нового принесут ей эти зеленые новички, которых на
другом конце планеты один незадачливый золотоискатель, оказавшийся позднее
неплохим писателем, называл обидным словом «чечако», давая, однако, возможность
проявить себя настоящими мужчинами — другим на Новой Земле делать просто
нечего.
|