Но кончается полярная ночь, а с ней наступают новые
промысловые заботы:
Тут весна. Нептун трубит,
Собираться нам велит:
Открывайте паруса,
Направляйтесь на моржа!..
Промышляли мы дородно
И отчалили привольно.
Нагрузили мы лодью
И пошли на Матеру!
Материальные заботы, включая заработок, в этом
описании главенствуют, но не только, что подтверждается, например, описанием
полярной ночи на Груманте:
Не морозы там страшат.
Страшит темна ночка.
Там с Михайлы, с ноября
Долга ночь настанет,
И до Сретения дня
Зоря не проглянет.
Там о полдень и о полночь
Светит сила звездна.
Спит в молчанье гробовом
Океанска бездна.
На что можно употребить это самое сложное время, не
подходящее для промысла? А вот на что:
И еще в пустыне той
Была мне отрада,
Что с собой припасены
Чернила и бумага…
Я в пустой избе один,
А скуки не знаю.
Я, хотя простолюдин,
Книгу составляю…
Краше будет сплановать
Здешних мест фигуру,
Достоверно описать
Груманта натуру.
Так что, как и в наше время, в условиях зимовки
находилось применение и интеллекту, который, как известно, не зависит от
социального происхождения. Кстати, фольклор — несомненный показатель духовного
поиска. Высокая грамотность среди поморов подтверждается современными
археологическими раскопками.
На этом, казалось бы, благоприятном фоне выделяются
особые случаи, без которых не обходится история освоения высоких широт. Так,
испытания, выпадавшие порой на долю наших предков на Шпицбергене послужили основой
книги академика Петра Людовика Ле Руа, увидевшей свет в 1772 году под
характерным заголовком «Приключения четырех российских матрозов к острову Ост-Шпицбергену
бурею принесенных, где они шесть лет и четыре месяца прожили», представляющей
описание робинзонады мезенских поморов в самых экстремальных полярных условиях,
испытание которыми они выдержали с минимальными потерями. Канва событий такова.
Судно с экипажем из четырнадцати человек было унесено
весной 1743 года поднявшимся штормом, оставив на острове Эдж (это современное
название острова, который на картах XVIII века показан как Ост-Шпицберген, в то
время как поморы называли его Малый Брун в отличие от Большого Бруна — главного
острова архипелага, известного ныне как Западный Шпицберген), выражаясь
современным языком, рекогносцировочную партию из четырех человек во главе со
штурманом Алексеем Химковым (по некоторым сведениям — Инковым), причем все их
снаряжение составляло только ружье, «рожок с порохом на двенадцать зарядов и на
столько же пуль, топор, маленький котел, двадцать фунтов муки в мешке, огнянку
и несколько труту, ножик, пузырь с курительным табаком и каждый по деревянной
трубке. С сим малым оружием прибыли они на остров» (Ле Руа, 1955, с. 9), где
вскоре нашли промысловую избу, приютившую их на годы вынужденного пребывания на
необитаемом острове, поскольку вернувшись к берегу, они не обнаружили судна,
исчезнувшего бесследно, — люди в полном смысле оказались предоставлены
сами себе, но выдержали, хотя и ценой жестоких испытаний, причем жертвой цинги
стал лишь один из зимовщиков — Федор Веригин, по-видимому, наименее приспособленный
или просто слабый. Имевшихся у них зарядов хватило на двенадцать оленей,
«которые, по счастию, находились в великом числе на сем острове». На топливо
пошел выброшенный морем плавник, недостатка в котором они не испытывали.
Израсходовав заряды, они сделали луки и рогатины для охоты, ибо, как особо
отметил Ле Руа, «нужда побуждает обыкновенно к трудолюбию», которого у них было
достаточно. «С оными рогатинами, — продолжает академик, — приняли они
намерение учинить нападение на одного белого медведя, которого и убили, но с
великою опасностью. Низложив сего лютейшего зверя, употребили мясо его в пищу»,
и не только — жилы пошли на тетиву для луков. Всего же за время своего
вынужденного пребывания в этой части Шпицбергена помимо десятка медведей они
«упромыслили» «сими стрелами 250 оленей, не считая великого множества черных и
белых лисиц» (1955, с. 14), то есть голубых и обычных песцов.
|