Именно такой финал последней экспедиции Русанова
запечатлел в своих воспоминаниях известный художник В. В. Переплетчиков (тот,
что образовывал Илью Вьитку во время его «зимовки» в Москве), даже если его
трактовка в какой-то части является спорной: «Один мой знакомый переживал
когда-то тяжелую душевную драму. Не зная, куда девать себя, он отправился на
Новую Землю, не без мысли, что там, в опасностях полярной экспедиции, он, может
быть, найдет естественный конец своей тяжелой жизни. Но случилось обратное: он
увлекся полярными странами, совершенно переродился душевно, совершил туда ряд
экспедиций… Теперь он, быть может, погиб, от него давно нет известий. И если он
погиб, то погиб он бодрый, любя жизнь, любя эти волшебные страны… Торжествует
другое: человеческая энергия, предприимчивость, любовь к знанию, которые не
боятся смерти» (1918, с. 17). Эти строки напоминали реквием первопроходцу и
тем, кто остался с ним, хотя и в мажорных тонах, заставляющие вспомнить
знаменитые теннисоновский девиз: «Бороться и искать, найти и не сдаваться»,
которые исповедовало не одно поколение наших полярников.
Вспоминая все события, связанные с попытками разгадать
загадку исчезновения одного из самых успешных и результативных российских
исследователей Арктики, невольно приходишь к выводу, что неудачи поисковых
экспедиций 1913–1915 годов были обусловлены целым рядом причин. Первая — сложность
таймырского побережья с массой островов и укромных бухт, похожих друг на друга
словно близнецы. Вторая — смена первоначального задания Свердрупу в связи с
необходимостью эвакуации части людей из экипажей «Вайгача» и «Таймыра». Третья
— распыление поисковых усилий на гигантском пространстве от Шпицбергена до
Таймыра вместо сосредоточения усилий на определенном направлении. Успешная
эвакуация части экипажей «Таймыра» и «Вайгача» приводит к мысли, что поиски
экипажа «Геркулеса» были бы более результативными, если бы проводились с суши
человеком, хорошо знавшим местные условия, каким был именно Бегичев, которому
высокое руководство в Петербурге целиком доверяло и не вмешивалось в его
действия в отличие от организации русановских поисков.
Судьба Русанова могла проясниться уже в 1921 году,
когда Бегичеву поручили поиск участников экспедиции Амундсена, Тессема и
Кнудсена, отправившихся с зимующего судна на Диксон и пропавших без вести.
Обследуя участок таймырского побережья южнее полуострова Михайлова 10 августа
Бегичев обнаружил в куту одноименной бухты остатки большого кострища: «Я увидел
сожженные дрова и подошел к ним. Здесь лежат обгоревшие кости человека и много
пуговиц и пряжек, гвозди и еще кой-чего есть: патрон дробовой, бумажный и
несколько патронов от винтовки. Я их собрал и принес в чум… Я разобрался с
вещами, которые нашел. Патроны оказались норвежские военного образца 1915 года.
Тогда я узнал, что погиб какой-то из спутников Амундсена» (Болотников, 1976, с.
166). Как будто все однозначно…
И только в 1973 году Никита Яковлевич Болотников,
биограф Бегичева, обратил внимание на странные совпадения в характере находок
1934 и 1921 годов… Бегичев в своем дневнике описал свои находки (из которых
самая важная — человеческие останки) достаточно скупо. Однако существует опись
доставленного С. А. Рыбиным из Комитета Северного морского пути в Новониколаевск
(теперешний Новосибирск). В ней отчетливо прослеживается «французский след» в
виде 25-сантимовой монеты и пуговиц с французскими клеймами — это во-первых. Да
и сами по себе находки удивляют своим назначением. Зачем норвежцам понадобился
полевой барометр-анероид, применяемый обычно в геологических маршрутах? Зачем в
условиях практически «ночного» маршрута (октябрь-ноябрь) им были нужны
солнцезащитные очки-консервы, откуда взялась у дальнозорких моряков оправа
пенсне? (Известно, что пенсне носил механик Семенов с «Геркулеса».) Зачем в
сухопутном маршруте был нужен багор? — и так далее. Остановимся все же на
главном — человеческих останках и датировке обнаруженных патронов.
По поводу первого сомнения возникли уже при приемке
материалов поисковой экспедиции, что отражено в заключении Рыбина, детально
опросившего участников поиска: «Факт нахождения костей так серьезен, что при
расспросах об этом обстоятельстве я приложил особое старание, чтобы понять, на
основании каких признаков нашедшие убедились в том, что кости эти принадлежат
человеку; и в результате же у меня самого такого убеждения не получилось…
Размеры отдельных костей не превышали… длины десяти сантиметров, и только одна
тонкая плоская кость, которую нашедшие признали за кость от черепа человека, и,
как мне показалось, на этой именно кости построена уверенность их в том, что
здесь сожжен труп человека» (Болотников, 1976, с, 183). Надо сказать, что
ссылки на находки человеческих костей представляются всем поисковикам, особенно
любителям, решающим доводом и поэтому встречаются очень часто, но, как это уже
показано выше, путаница в их происхождении (от животных или человека) также
рядовое явление.
|