Уже на этом этапе Русанов предъявлял особые требования
к подбору участников, прежде всего руководящего состава. В первую очередь это
относилось к заместителю начальника экспедиции (помощнику) и капитану
экспедиционного судна. «В качестве помощника, — писал Русанов в
Департамент общих дел российского МВД, — я могу предложить только одно, в
данном случае, по моему мнению, самое подходящее лицо — Александра Степановича
Кучина, единственного русского, приглашенного Амундсеном в его последнюю славную
экспедицию к Южному полюсу… Я уже заручился согласием этого молодого и
энергичного ученого… Я пригласил хорошо мне известного и очень опытного
капитана Ивана Петровича Ануфриева, но ввиду того, что он связан договором с Д.
Н. Масленниковым, на ледокольном пароходе которого он ходит, г. Ануфриев
рекомендует вместо себя… капитана первого разряда Николая Лукича Копытова… От
приглашения его воздержался, тем более что уже приглашенный мной Кучин окончил
по первому разряду Архангельское торгово-мореходное училище, и я думаю, что в
случае необходимости ему можно было бы поручить командование судном» (1945, с.
278). Общая численность персонала экспедиции вместе с экипажем судна с самого
начала определялась в 12 человек.
Особо в указанном документе оговорены требования к
судну: «Наиболее подходящим для полярного исследования мне представляется
промысловый моторно-парусный бот, снабженный ледовой обшивкой, около 50 тонн
водоизмещением» (1945, с. 179) — то есть судно типа «Йоа», на котором Руал
Амундсен за три навигации 1903–1906 годов одолел Северо-Западный проход в условиях
прибрежного плавания мелководными проливами. При этом с самого начала Русанов
был настроен не на аренду, а на приобретение судна в собственность экспедиции,
чтобы иметь развязанные руки на случай его использования по своему усмотрению.
Все предъявляемые им требования к судну, включая мотор и запас горючего,
указывают на Норвегию, где подобные суда широко использовались для зверобойного
промысла. Поэтому нет ничего удивительного, что в документе сказано: «Я нахожу
необходимым отправиться в Христианию и, если понадобится, в Северную Норвегию
для выбора судна, при покупке, я думаю, было бы очень полезно присутствие г.
Кучина как человека, знакомого с норвежским языком, с Норвегией и морским
делом» (1945, с. 279).
В контексте последующих событий этот документ требует
следующего комментария. Первое — в самые короткие сроки Русанов еще на материке
ознакомился с ситуацией на Шпицбергене, включая степень изученности архипелага,
а главное, освоенности его иностранными горно-добывающими компаниями. Второе —
первоначально он не собирался идти севернее Ис-фьорда, то есть параллели 78
градусов, тогда как в процессе состоявшейся экспедиции добрался даже до
Кросс-фьорда, значительно превзойдя, таким образом, первоначальные планы, что
было в духе его прошлых экспедиций. Третье — поспешность в усвоении
предоставленных в его распоряжение материалов привела к тому, что первоначально
он «нацелился» на южные районы архипелага, тогда как основная добыча угля
происходила в его центральной части. Четвертое — он на редкость прозорливо
предвидел возможность неблагоприятной ледовой обстановки на Шпицбергене и
изменения планов из-за этого, в связи с чем разработал запасной маршрутный
вариант. Пятое — первоначально намеченное продолжительное, до пяти месяцев,
пребывание на Шпицбергене на деле свелось к напряженному полуторамесячному.
Намерение начать работы в мае и закончить их в октябре для первой же экспедиции
без предварительного знания конкретных природных условий архипелага было
естественным, так как позволяло работать без спешки с определенным запасом
времени на непредвиденные обстоятельства и т. д. Однако, сократив ценой
напряженных усилий полевые работы до полутора месяцев, он избежал влияния
допущенных просчетов на конечный результат, что обеспечило успех экспедиции.
Таким образом, в части предварительного планирования и последующего выполнения
на местности он показал себя мастером экспедиционной деятельности, реализовав
свой новоземель-ский опыт в новых условиях Шпицбергена. Особенно отчетливо это
проявилось в его маршруте к восточному побережью главного острова на берега
Стур-фьорда, о чем пойдет речь ниже.
Другой документ, «План Шпицбергенской экспедиции»,
изначально построен по другому принципу. Это совсем не план экспедиционной
деятельности, а история проблемы с выводами и обоснованием будущей деятельности
на архипелаге, включая исторические права. Таким образом, он является программным
документом, значение которого выходит далеко за рамки планируемой экспедиции,
что подтверждается перечнем вопросов, поднятых исследователем с обозначением
собственной позиции в их реализации, что относится прежде всего к двум первым
пунктам «Плана», озаглавленным «Кто открыл Шпицберген» и «Русские на Груманте»,
в которых утверждалось:
«Еще до Баренца, и во всяком случае независимо от
него, Шпицберген под названием Грумант был открыт, обследован и заселен
русскими промышленниками… Русские первые фактически заняли архипелаг» (1945, с.
281) — вот отправной тезис в обоснование русского присутствия на
архипелаге, который наши соперники не в состоянии игнорировать. Такова же и
личная позиция Русанова в этой исторической проблеме. На размерах русского
промысла на архипелаге мы уже останавливались в предшествующей главе.
Прекращение российской деятельности на Шпицбергене он объясняет следующими
причинами: «Основная причина, по моему мнению, заключается в том, что
экономическая жизнь поморов пошла по другому руслу. Жизнь пошла по линии
наименьшего сопротивления, и наши смелые мореходы по ледовитым морям
превратились в простых моряков каботажного плавания» (1945, с. 283) Однако с
изменением экономических условий, по его мнению, «придет пора, во-первых,
объявить Карское море, усиленно теперь эксплуатируемое норвежцами, закрытым для
иностранных промышленников; во-вторых, взять всю Новую Землю в наши руки;
в-третьих, включить Землю Франца-Иосифа в район наших промыслов; в-четвертых,
вновь воскресить наши промыслы на Шпицбергене» (там же). Тем самым Русанов
создавал обоснование под будущую российскую политику в Арктике, получившую
официальное оформление в известной ноте союзным и дружественным державам 1916
года о границах российских владений в высоких широтах вплоть до полюса,
подвержденных десять лет спустя советским правительством.
|